Сергей Шведов: Русский стиль - теперь мы банда[СИ]

Под этот шум как–то незаметно для всех завелась фура и тихо пропала за поворотом.

И снова тишина, только тихий шорох дождинок по листве, будто бы кто сыпал пригоршни водяной крупы над лесом.

Трое на остановке настороженно молчали, только было слышно учащенное дыхание, особенно тяжелое сопение здоровяка.

— Пойти глянуть, что ль? — первым нарушил молчание улыбчивый и сглотнул слюну пересохшим горлом.

Он запахнул телогрейку и боязливо вступил в темноту. Когда вернулся, его колотило так, что зуб на зуб не попадал.

— Там… внизу… на дне — такие деньжищи!!!

В темноте никто не мог встретиться друг с другом взглядом, это придавало смелости. Первым вышел к проделанной легковушкой просеке в кустах здоровяк, за ним неуверенно засеменила девушка.

— Ну… где?

— Тама, — махнул улыбчивый торбой во тьму на дне оврага.

Все трое почти скатились вдоль склона по коридору, расчищенному в густых кустах легковушкой. На самом дне из темноты ломаной линией хромированной отделки еле проступали контуры иномарки.

Троица остановилась в трех шагах от машины. Девушка в растерянности или со страха нащупала во тьме руку улыбчивого мужичонки. Наконец здоровяк засопел от решимости, смело шагнул к машине и сорвал закрученную восьмеркой дверцу.

Подсветил искореженный салон мобилой. На передней панели перед мертвым водителем торчала фигурка нью–йоркской статуи Свободы из позелененной латуни. Водитель, как видно, обожал все экстравагантное. На факеле в воздетой к небу правой руке статуи Свободы помаргивал светодиод в такт музыке песенки «Америка, Америка…», которую улыбчивый мужичок всегда принимал за гимн США, когда слышал ее по телевизору.

Пол в салоне и пассажирское сиденье усыпали доллары и российские рубли, выпавшие из раскрытого бардачка. На них медленно наплывала черная лужа — кровь из груди водителя, раздавленной рулевой колонкой. В луже лежал пистолет, похожий на ТТ.

К аромату свежести от росной зелени и солоноватому запаху крови примешивался заметный бензиновый душок.

Здоровяк с хрустом в суставах протиснулся в искореженный салон. Выгреб рубли и доллары себе в кейс. Брал только чистые бумажки. Потом одним рывком выломал статуэтку Свободы и тоже швырнул ее к себе.

Раздался стон, похожий на скулеж. Все оцепенели, уставившись на неподвижного водителя. Стон перешел в жалобное тявканье, из машины медленно выполз трехмесячный щенок овчарки.

— Фу–ты, пошел вон!

Здоровяк за шкирку откинул его далеко в кусты. Контуженный щенок даже не пискнул. Потом здоровяк поднял из лужи крови пистолет, обмыл его в ручье и сунул в карман.

Улыбчивый от волнения так шевелил пальцами ног, что под кирзачами злобно чавкала раскисшая глина. Здоровяк захлопнул кейс, вытер руки о траву и, словно никого рядом не было, пыхтя и отдуваясь, стал карабкаться вверх по крутому склону.

Негромкий посвист остановил его. Здоровяк оглянулся.

Девушка щелкнула зажигалкой, ее лицо с прилипшими к щекам волосами, как видение, выплыло из темноты. Здоровяк вздрогнул и отчаянно замотал руками, подавая ей какой–то немой знак, как будто у него горло перехватило, а потом сипло прошипел:

— Не делай этого, дура!

Но она спокойно распаковала пачку и сунула в рот сигарету, не торопясь раскурила и, словно забавляясь, уронила горящую сигарету в раскрытый капот машины.

Синеватый огонек весело поскакал по картеру, с каждым мигом увеличиваясь, пока не превратился в урчащее косматое чудовище. Здоровяк оцепенел, что–то невразумительно мыча. Все трое заворожено глядели на белое бензиновое пламя, пока сверху на откосе оврага не затрещали кусты.

Сверху громко заржала лошадь, из темноты в ответ ей тявкнул очнувшийся щенок, и — вся троица рванула напролом вниз по ручью, журчавшему по дну оврага.

Гибкие лозины наотмашь хлестали по лицу, с треском щелкали по веткам деревьев, заглушая шум пожара за спиной. Впереди по воде ручья все еще играли отблески удалявшегося пламени.

Здоровяк, прижав кейс к груди, как бульдозер, прокладывал дорогу. Топкое дно уже с первых шагов поглотило легкие девичьи туфельки. Чуть позже остался босиком здоровяк. Только крепкие кирзачи улыбчивого надежно плюхали по жидкой грязи.

Ручей по течению становился все глубже и шире, а склоны оврага делались все ниже, заросли на кручах редели. Сквозь них проглядывало черное беззвездное небо. Моросить перестало. Довольно скоро все трое уже брели почти по горло в черной ледяной воде. Здоровяк нес над собой кейс, улыбчивый водрузил на голову свою громоздкую торбу, а дамская сумочка просто плыла на ремешке за девушкой, как медуза.