Юханан Магрибский - Лицо перемен

Открыли почти сразу, будто ждали.

— Не раздевайся, проходи. Сейчас чай поставлю, — сказала она вместо приветствия и исчезла на тёмной кухне.

Сказала так обыденно и просто, что Краевич разом расслабился. Он всё же скинул туфли и прошёл, как есть, на маленькую кухню, не слишком уютную — Юля была не из тех женщин, что умели создавать уют всюду — но хорошо знакомую. Он пристроился в углу на табурете, пока она хлопотала с чайником. Немало часов он провёл здесь когда-то.

Юля была его старой подругой, его соратницей. Они крепко дружили ещё с Училища, и, пожалуй, при других обстоятельствах, могли бы влюбиться друг в друга, но Краевич не мог себе позволить любить. Он твердил это себе постоянно, раз за разом вспоминая обвислое лицо Смирнова — лицо государства, которое нуждается в переменах. И Юля стала вторым человеком в стихийно возникшей партии, на ней были все счета, она умело управлялась со всем, где нужна была деловая хватка. Прочесть речь перед студентами, разбудить их к жизни мог только Краевич, а вот собрать студентов: в этом Юле не было равных.

Маленькая, с короткой стрижкой и вздёрнутым носиком, Юля присела на стол, сложила руки на груди, и, неотрывно глядя на Краевича, сказала:

— Так, чай скоро будет готов. Ну рассказывай же, как тебе удалось вырваться?

Он выдохнул… и начал рассказ.

Она молча слушала, не перебивала. «И вот, я здесь!» — с улыбкой закончил Краевич.

— Слушай, ну целый роман! — в тон ему ответила Юля. — Заговор, неудавшийся переворот, тюрьма, побег…

— Именно.

— Только вот знаешь… конец не такой нужен, — Юля, словно бы извиняясь, пожала плечами. — Ну, сам посуди — ты, мальчик из хорошей, обеспеченной семьи, получил блестящее образование, был любимцем публики, едва не совершил переворот… и? Ну чего, Краевич, дальше полагается? А дальше должен быть расстрел. Чтобы образ был завершён, — Юля подмигнула ему с улыбкой.

Краевич вздрогнул, ему не нравилась шутка, с трудом, через силу он улыбнулся, а она продолжала:

— Зря ты, Илюша, вернулся. Ты теперь только мешать станешь, а мог ведь стать знаменем борьбы, новомучеником… Ла-адно, — протянула она, — ещё не поздно. Удачи, Илюш!

Поставила перед ним чашку с чаем и вышла вон, оставив Краевича неподвижно сидеть на табурете. Открылся с приглушённым лязгом замок, хлопнула дверь. Прошла минута, другая, а он всё никак не мог собраться с мыслями: что это значило? Он боялся думать, он не хотел думать, он слишком устал. Просто сидел и ждал. Наконец встал, вышел было в коридор:

— Будьте добры, сядьте, молодой человек.

Он не удивился, но покорно сел, пропуская в маленькую и неуютную кухню холёного мужчину лет сорока. В правой руке он держал пистолет.

— В коридоре ещё четверо, не делайте глупостей. Вот и отлично, — добавил он, увидев, что Краевич подчинился.

Время шло, мужчина не произнёс больше ни слова, Краевич же был слишком оглушён произошедшим, чтобы что-то спрашивать. Юля предала его… Или, может, её квартиру выследили, за ним шёл хвост? Тогда как объяснить её слова? И где она сама теперь? Он не хотел больше думать, мысли причиняли лишь боль. Он сидел и ждал. Чувствовал, как чашка с чаем, которую он взял безотчётно, остывает в руках. Один раз он только спросил: «И что теперь?»

— Ждите, — последовал короткий ответ. И Краевич ждал.

Наконец в кухню, и без того маленькую и тесную, вошли ещё трое: двое молодых крепких людей в гражданском и старик в белёсом, будто вылинявшем мундире. Краевич с любопытством глядел на старика: как тот шумно и тяжело дышит, как устраивается на неудобном стуле. Происходящее уже давно перестало казаться живой, настоящей действительностью, а скорее сумбурным сном. Он видел перед собой всевластного Смирнова; видел и не верил, что всё это правда.

— Все вон, — выдохнул наконец старик.

Охранники безропотно подчинились.

— Ты молчи, и слушай. Может поймёшь чего, — сказал Смирнов после недолгого молчанья. Он говорил с передышками, тяжело, но с чувством и нажимом. — Ты убить меня хотел. Ненавидишь меня. Ты, Краевич, такой же мальчишка, каким я был тридцать лет тому, только ты моложе, а я, — тут он подмигнул, так что всё лицо его заколыхалось, — удачливее. Я верил, что знаю, как нужно, верил, что удастся, что получиться изменить Россию к лучшему. И я изменил! Что ты кривишься? Изменил! Ты — сам ты — откуда? Я тебя создал! Училище — моё детище, мой труд, мой крест, моя могила. Лучшая школа в мире, а? С пустого места! Ты — моё порождение, ты — моя смена. Как волчонок глядит на вожака? С завистью и ненавистью — вот так ты на меня глядишь. Только подожди, Илюша, подумай, ты глупый, ты юный. Только в болоте волчата не родятся, не было их, а теперь есть! Я это сделал! Можешь проклинать меня, можешь ненавидеть за то, что на большее не хватило — но это я сделал! — старик грозно махнул рукой, но разом сник: