Федор Метлицкий - Фаворский свет

– Разве это изменит что-то?

– Может, и не изменит. Просто уже надоело.

Возбуждал исходящий от неё лёгкий холодок опасности. Мне казались мелкими пустые выходы на демонстрации, хотя бодрит физическая опасность. И живой эфир на экране, с кусанием за икры власти, и отделённые временными промежутками страсти в печати. Как изрёк Конфуций: «Когда я участвую в тяжбе, я не лучше других. То, чего я стремлюсь достичь в первую очередь, так это вообще не принимать участие в тяжбах».

Мое равнодушное отношение к власти её как-то не злит, хотя ощущаю враждебную стену. Боюсь, что злю я. Может быть, власть мне безразлична из-за относительной самодостаточности? Самодостаточные и обеспеченные удивляются: чего это радикалы мутят! Из опасения, что могут устроить хаос, то есть отъём того, что накопили непосильным трудом.

Всё гораздо сложнее. Для меня олицетворённого зла нет. Оно – в отношениях, замороженной глухоте друг к другу, вызывающей злые ответы и действия. Эту проблему наскоками не решить. Разве можно изменить личность каждого в целой массе людей? Всегда найдётся сволочь, что украдёт, изнасилует, зарежет, бросит бомбу в метро. Но никто не знает – в результате какого-нибудь общественного потрясения может произойти чудо: люди заговорят стихами. Жизнь непредсказуема.

Я решился спросить.

– Ищу однокурсников, где-то здесь. Учились вместе, как одна семья. Может, знаете?

– Хотите сказать, девушку?

– И её тоже.

– Не, не знаю. Здесь, на нашей окраине, затеряться недолго. Поселилась тут одна, в Черёмушках.

У меня ёкнуло сердце. Она резко оборвала разговор.

– Ну, вот! Не дал побыть одной. Побежали!

За столом уже сворачивались.

Ехали в гостиницу в уютной темноте среди садов и белеющих домов за низкими декоративными штакетниками заборов.

– Наши Черёмушки! – оживилась Светлана. – Мы здесь живём, и нигде больше не хотим.

Гостиница в Черёмушках похожа на дворянскую усадьбу – дом с колоннами в парке. Приятный для глаза, по новому учению «видеоэкологии». Разобрали с Олегом вещи. В регистратуре встретили пьяную компанию с привычной терпеливо вежливой настороженностью. Светлана что-то сказала, и мы ввалились в номер, небольшой, с продуманными удобствами, до мелочей, с ванной, холодильником и телевизором.

Местные стеснялись, как в чужой квартире. Писатель и незаметный защитник лесов чинно сели на кровать, благожелательно глядя на галдящих молодых. Директор, со сноровкой бывалого таёжника, и Гурьянов распоряжались с принесённой едой и напитками. Все забыли о должностях и убеждениях, в празднике общения, пили из одной бутылки на брудершафт (в номере стаканов было всего два). Даже Гурьянову не было повода для спора.

Светлана включила плеер на животе – и пошла залихватски плясать. Олег поймал её за талию, пытаясь целовать загорелые плечи, неуловимые для поцелуев губы.

– You are women, I am man, – пел он. – Let’s kissing. Давай поцелуемся! Как соратники по борьбе!

Его наглость была мне противна. Я пригласил Эльнару, из ревности тоже пытался её обнять, слыша откровенный смех Светланы.

– Отойди, постылый! – отмахивалась она от Олега. – У нас так не принято.

И запела:

– Мужчины вы, мужчины, коварные сердца…

«Сладкая женщина» по-бабьи заголосила с застывшим лицом:

– Вы любите словами, а сердцем никогда!

Я почувствовал облегчение. Эльнара стыдливо отодвигала толстую щёку. Её не удавалось расшевелить. Что-то древнее, хранящее целомудрие, было в её натуре. Память старинного обычая аборигенного народа.

Моя Беатриче бесцеремонно отобрала меня у подруги, обняла и закачалась, тесно прижавшись.

– Это ты? – шепнул я ей в ухо.

– Это я, – без удивления сказала она.

Олег не выдержал и вмешался в наше качание.

– Эй, полегче! Изменяешь Сладкой женщине? Давай, Эльнарочка, им тоже изменим?

И взял за талию покорную Эльнару.

Светлана обернулась, крикнула своим безоглядно откровенным тоном:

– А что, тебе не слабо жениться? Давайте поженим мою подругу с Олегом! Соглашайся, подруга, представляешь, поедешь в столицу, будешь в центре политической жизни, вместе будете брать власть.

Олег несколько опешил.

– А что? Звучит: я и Эльнара Олег ибн Сидоров.

Светлана зажглась перспективами подруги, и мы с ней наперебой стали дополнять её новую жизнь увлекательными подробностями. В захмелевшем взгляде Эльнары мелькнул невозможный интерес, смутная обида, и она замкнулась окончательно.

Писатель внимательно смотрел на веселье молодых, и только пробовал напитки. Он не мог углядеть ничего плохого в живых существах.