Татьяна Вильданова - Парадокс параллельных прямых. Книга третья

– Вы задержались.

– Да, месье. В замке королевский отряд. Мы ничего не смогли сделать.

– Это – кто?

– Он шпионил за нами.

– Хорошо. Ведите к барону.

Её сдернули с лошади, бесцеремонно поставили на ноги и потащили куда-то, судя по звуку, внутрь помещения, где стащили с головы плащ и сильно толкнули вперед.

– Вот, ваша милость, – когда она, споткнувшись, грохнулась об пол, произнес над ней чей-то голос, – шпиона поймали.

– Чьего шпиона?

Чья-то рука сгребла её за воротник и опять поставила на ноги.

– Ну? – встряхивая её, гаркнул ей в ухо тот же голос, – что молчишь?

Она попыталась открыть глаза, но ударивший в них дневной свет показался настолько нестерпимо ярким, что Этьена невольно зажмурилась.

– Ну?

Её опять встряхнули.

– Язык проглотил?

Она поспешно открыла глаза, сощурилась и быстро окинула взглядом помещение.

Вдоль трех стен небольшой полутемной залы тянулись длинные обеденные столы, за которыми развалилось штук двадцать здоровых рослых мужчин, среди которых в развязных позах примостились ярко накрашенные женщины в богатых, но несвежих и сильно помятых платьях.

«Пирушка со шлюхами,» – глаза, привычно фиксируя в памяти обстановку, скользнули по цветному узору витражей в узких, расположенных под самым потолком, окнах, по затянутым драпировками простенках между ними, по сервировке стола, по лицам сидящих…

– ….!

Страж немедленно подтащил её к сидящему в центре обрюзгшему краснолицему блондину, по-хозяйски обнимающему полуголую пышногрудую брюнетку в малиновом платье.

– Я не шпион, – Этьена попыталась выпрямиться, но получила удар между лопаток и опять сгорбилась.

– Он следил за нашим отрядом, милорд.

«Английский, – в желудке неприятно похолодело, – те самые союзники… или наемники…»

– Так. – с заметным английским акцентом протянул блондин, лениво стряхивая женщину с колен.

«Похоже, он здесь старший, – Этьена поймала его взгляд и попыталась сосредоточиться на контакте, – сколько же он выпил?! – мысленно ахнула она, попыталась пробиться сквозь вызванную огромной дозой алкоголя в крови блокировку эмоциональных центров.

– Разрешите мне, – его сосед справа, черноволосый подтянутый мужчина в бархатной, расшитой золотом рубахе, широко улыбнулся, – мальчишка, похоже, мнит себя героем. В моем подвале он быстро передумает.

Полностью отключившись от действительности, она мысленно поймала упругий скользкий шар, внутри которого смутно копошились мысли блондина, вырастила острое тонкое жало и стала медленно и осторожно проталкивать острие внутрь.

– Разрешите? – между тем повторил брюнет.

– Вы у себя дома, Бриан, – проворчал блондин, – можете поступать, как сочтете нужным. Но я должен знать…

– Разумеется милорд, – пообещал он, – вы всё узнаете… Впрочем…если желаете, можете спросить у него сами. Ручаюсь, что там он вам ответит.

Шар налился красным и запульсировал. Опять запахло горько-сладким дроком.

– Отлично, – блондин отпихнул прижавшуюся к его ноге женщину, тяжело оперся обеими руками на стол, – мне говорили, что в этом вы – мастер.

– Благодарю, – губы брюнета довольно изогнулись.

Блондин выбрался из-за стола, разогнулся, слегка покачиваясь, подошел к Этьене и ударил кулаком в лицо.

– Аванс.

Шар лопнул, залив все вокруг черно-красной гудящей мглой.

Жан отодвинул в сторону тарелку и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Потом потянулся, лениво плеснул в глиняный стакан вина из кувшина.

От позволенного себе часового отдыха оставалось ещё около пятнадцати минут. Первые пятнадцать минут пришлось потерять на ожидание обеда, тридцать – на еду, но теперь!.

«Жаль, нет кофе».

Трудно, почти невозможно представить себе традиционный послеобеденный отдых, святая святых каждого уважающего себя француза, без крохотной чашечки очень горького и очень крепкого кофе. Без молока и сахара! Даже в худшие времена, когда вместо настоящего кофе в кофейники наливали отвратительно горький желудевый отвар, его пили их тех же изящных чашечек теми же маленькими смакующими глоточками.

Здесь его с успехом заменяли либо вином, либо сидром.

«Очень даже неплохим вином, – сделав глоток, Жан по-кошачьи прищурился, – очень даже…».

Шел седьмой день пути.

Первый день закончился на постоялом дворе в Версале.

Второй и третий слились в одну изнурительную гонку. К концу второго дня так разболелось всё тело, что ночной отдых как-то выпал из памяти. Если бы ещё пришлось самому расседлывать лошадь, то, пожалуй, до кровати он бы так и не добрался, а упал на конюшне в копну сена. (Жаль, что не упал. По крайней мере, выспался бы на мягком сене, а не на той колючей трухе, которой был набит гостиничный матрац.)