Максим Евсеев - Панург и его бараны

– Панург! – это был уже голос самой Мадлен. Уж её-то Панург видел хорошо. Его жена не пряталась от него. Да и смотреть на неё, чтобы описать словами, не было никакой необходимости. Иногда, она меняла платья и причёску, покупала новую обувь, красила щёки теми или другими румянами, но выражения лица, когда она смотрела на Панурга, не менялось никогда. Это выражение не надо было видеть лишний раз, чтобы угадать настроение самой Мадлен.

– Панург, будь ты неладен! Что же ты не бросился в воду сам, много лет назад, вместо самого красивого и крупного барана? Всё стадо приняло бы тебя за своего и последовало бы твоему примеру, ибо ты и есть самый главный баран на этой земле.

Эту проблему в виде своей благоверной, Панург тоже не мог решить, но от неё он мог, по крайней мере, удрать, что он, не задерживаясь, и поспешил сделать.

Рассуждал он следующим образом: до ближайшей корчмы быстрым ходом идти ему было десять минут, а Мадлен там окажется, не ранее чем через тридцать. За это время он успеет выпить не менее двух кружек пива, что даст ему силы дойти до следующего кабачка. И так они будут кружить по округе до самого вечера: он – поглощая пиво, вино и окорок, она – разыскивая его и жалуясь каждому, кто встретится, на свою нелёгкую долю и Панурга. К вечеру же каждый получит своё, и, утолив свои потребности, у них не будет ни сил, ни желания скандалить. Оставался вопрос, чего именно хотела от него супруга в этот раз, но выяснять это у храброго Панурга не хватало мужества.

Голос

Можно было бы сказать, что я зол? Нет, во мне боролось много чувств: злость, растерянность, жалость к самому себе. Смешавшись, как смешиваются на холсте краски, они выдали не некий замысловатый цвет, а банальное грязно-бурое раздражение, которое мне некуда было выплеснуть. Я пытался отвлечься от неприятного разговора, который закончился мерзким скандалом, за который мне было ужасно стыдно, но в голове творилась такая чехарда, что мне стало казаться, будто я прислонился к замочной скважине двери в репетиционный зал, а внутри этого зала сумасшедшие музыканты репетируют и ругаются одновременно. Удрал из дома я не потому, что мне нужно было остыть и подумать, а потому что у меня кончились слова и аргументы. Я перестал понимать Ульяну, я перестал понимать самого себя, и в ту же секунду я оказался в открытом космосе, почувствовав, что воздух испаряется из каждой клетки моей кожи, и если я открою рот, то он вырвется из лёгких, и я задохнусь, а если не открою, то меня разорвёт на части. Уже выйдя на свежий воздух, я попробовал поразмышлять, отвлечься, позвать на помощь тех, кто живет в моей голове, но там никого не было, и меня тоже не было. Там царила пустота, как в старом, наспех покинутом доме, из которого увезли мебель и сняли оконные рамы. А снаружи свистел ветер. Не было повода для ссоры, не было причины убегать из дома, не было… Вообще ничего. Ни внутри меня, ни снаружи. Ветер эмоций ещё покружил в пустом доме обрывки старых газет и тоже улетел. Внутри стало тихо. И вдруг мне показалось, что кто-то зовет меня. Голос доносился из моей головы, но я точно знал, что зародился этот голос не внутри меня, он прилетел откуда-то извне. Осталось понять, откуда именно. Я зашагал в сторону леса: во-первых, потому что я жил недалеко от леса, а во-вторых, потому что вместе с голосом, который меня звал, я слышал шум деревьев. Быстрее всего в лесу можно было оказаться, если двигаться по улице, которая шла сразу за моим домом. Она собственно и оканчивалась лесом. Машин на дороге не было, и я побежал прямо по проезжей части. Бежать было тяжело и не только потому, что я давно этого не делал, мне казалось, что под ногами у меня не асфальт, а голая земля, на которой, время от времени, попадаются вкопанные в дорогу камни. Вдалеке слышался звон колокола и далёкий топот, как будто меня догоняют всадники на уставших конях. Я задыхался и, уже вбежав в лес, вынужден был опереться на дерево, чтобы перевести дыхание. Голос звучал то совсем близко, то затихая. Я не мог разобрать, приближается ли ко мне стук копыт или это стучит моё сердце.

Зимой темнеет рано, а в лесу была кромешная тьма, но спустя некоторое время я смог различать тени, сугробы и стволы деревьев. Несколько тропинок разбегались передо мной, одна из них вела вглубь леса.

«Она! Та самая тропинка». Это была первая законченная мысль в моей голове, после того, как я вырвался из вакуума квартиры и скандала, на свежий воздух. «Он, несомненно, там»! Кто был этот "ОН", и почему он находился именно в глубине леса, я не имел понятия. Мыслей в голове было ограниченное количество, и объяснять мне что-либо они не собирались. Вернее было бы сказать, что это была единственная мысль, и именно за ней я и бежал в темноту леса. Несколько раз я поскользнулся, падал и вставал, влетел с размаху в кустарник и ободрал себе лицо, но продолжал движение. Внезапно услышал голоса, и между деревьями мелькнул свет костра, я сошёл с тропинки и направился в сторону огня.