Марина и Сергей Дяченко - Мир наизнанку (сборник)

– Очень хороший курс, – оживился Игорь, проследив за ее взглядом. – Хотите купить доллары, евро?

– Игорь, – сказала Лиза. – Что мне теперь делать? Вы должны знать.

– Идти до конца, конечно, – будто иллюстрируя свои слова, он подался вперед, к решетке. – Быть человеком… круто. Завидую.

– А почему круто? В чем крутизна? – Лиза склонилась к окошку и взялась за решетку так крепко, будто не Игорь, а она была здесь заключенной.

Кассир мигнул. Секунду молчал, будто никак не мог решиться.

– Персонажи живут по вертикали, – сказал наконец. – От события к событию, от перипетии к перипетии. Вещи живут по горизонтали – только тем, что есть сейчас, они увязают во всем, что творится вокруг, быт ли это, ремонт ли, болезнь или любовь – они увязают, как в битуме. Тени вообще не живут… Проклятия… я не знаю толком, и не будем о них. И только человек, насколько мне известно, способен жить сразу во многих измерениях. Только человек способен радоваться солнечному свету сейчас – и встрече с другом завтра. Быть человеком – прекрасно, Елизавета. Если Хозяин сказал, что вы способны им стать, – почему вы отказываетесь даже пытаться?

Лиза закусила губу:

– Потому что сериал сопротивляется.

– Это хорошо, значит, вы все правильно делаете.

– Да, но гибнут люди… Ладно, пусть даже персонажи, но они гибнут…

– Вы сочувствуете полюбившимся персонажам, когда они погибают. Это правильно. Так и люди ведут себя.

– Но ведь я – причина их гибели!

– Это вам так кажется. На самом деле сериал сам знает, кого и когда убить…

Игорь говорил горячо и убедительно. Лиза закусила губу, чтобы удержать слезы, и отошла от окошка.

На дороге по-прежнему не было ни единой машины. И ни единого прохожего. Лиза встала у кромки тротуара, дожидаясь трамвая, высматривая его, – но минута шла за минутой, и ничего не происходило.

Ноги перестали держать ее. Она тяжело опустилась на край лавочки, вытащила карты и разложила прямо здесь, на коленях, на юбке. Выпала новая карта.

Это был текст, который она помнила наизусть, текст, напечатанный косо, по диагонали, поверх неясных карандашных схем: «…человек, через внешний облик которого передается его внутренний мир, характер, психологическое состояние, а также человеческое тело, передача движения…»

Она заново перетасовала колоду.

«…внутренний мир, характер, психологическое состояние, а также человеческое тело…»

Зазвонил телефон в перепачканной кровью сумке.

– Алло!

– Лиза, у нас проблемы, – сдавленным голосом сказал Горохов. – Быстро идите в ближайшее отделение милиции.

– Куда?!

– Идите в милицию, признавайтесь в убийстве племянника.

– Что?!

– Если вас сейчас запрут – может быть, спасетесь.

– От чего?

– Нет времени!

– Но я его не убивала! Я не убивала…

– Делайте, если хотите жить!

Запищали короткие гудки. Лиза встретилась взглядом с Игорем, наблюдавшим за ней из глубины своей будочки.

– Трамвай не придет? – спросила она.

Игорь отрицательно помотал головой.

Лиза встала и, пошатываясь, двинулась к метро. Туда, где должно быть метро. Куст сирени служил ей ориентиром; вот прошел прохожий, а вот сразу трое. Вот прокатила, сигналя, машина по тротуару. А вот уже толпа, как много людей, тени на асфальте, фантики возле урны, дети с шариками из «Макдоналдса», троллейбус…

– Елизавета Николаевна!

Она обернулась. Человек с острыми глазами, похожий на следователя в штатском, как их изображают в кино, – этот самый человек поднялся со скамеечки у края газона.

– Елизавета Николаевна, можно вас на пару слов?

Она открыла рот, чтобы ответить, может быть, отрицательно и резко – но в эту минуту ее захватили сзади, зажали рот, чем-то брызнули в лицо, и она отключилась.

Когда ее втолкнули в подвал, она соображала еще очень плохо, и ноги подкашивались через шаг. Ее вели или тащили с двух сторон двое мужчин в медицинских перчатках; в подвале горели под потолком голые лампочки, вдоль стен тянулись трубы, крашенные серо-зеленой краской, и черные кабели. Пол был бетонный, с редкими подсохшими лужами, каждая – в белом неровном ободке кристаллизовавшейся соли.

На полу, в кольце света под яркой лампой, сидел Горохов: оба глаза в кровоподтеках, губы в крови, глаза мутные; руки его были скованы за спиной милицейскими наручниками.

– Денис! – Лиза только теперь испугалась.

– Попали, – только и сказал Горохов. И отвернулся, будто не желая смотреть ей в глаза.