Виктор Новоселов - Рутинная работа

Поэтому, система доставки грузов с Земли была следующей: к станции пристыковывался межпланетный корабль, и закидывал в ее трюм груз, а в кают-компанию персонал, если это был конец смены. Если мы что-то должны были ему оставить, он забирал это. Так же забирал радостных людей, которым пора было возвращаться домой. Хотя говорят что одного человека проведшего десять сроков к ряду на Марсе, и отправленного на пенсию, силой запихивали в межпланетник, а он плакал и сопротивлялся. Ну, это правда его проблемы, в основном люди так рвались домой, что иногда даже не давали толком пристыковаться межпланетнику и, сбивая только что прибывших с ног, занимали места.

После погрузки-разгрузки межпланетник расстыковывался и летел дальше по своему маршруту. С постоянной базы на поверхности планеты взлетал спутник. Он выходил на орбиту станции пристыковывался к ней, забирал груз и людей, дозаправлялся и приземлялся назад на планету. Приземлится где-либо еще, кроме специального посадочного места, спутник не мог. Ибо без специальной наземной площадки, оборудованной безумным количеством различных датчиков, и страховочных устройств, он бы просто разбился.

Оборудованных площадок, на которые мог бы сесть спутник на Япете было всего две. Одна из них и есть наша основная база, незамысловато именуемая «ЖМБВ-2» расположенная на светлой стороне спутника в его южном полушарии. Если быть более конкретным местность, где она находится, называется Земля Сарагоса, название этому месту дали еще в двадцатом веке, и я к своему стыду понятия не имею, что это значит.

«ЖМБВ-1» располагалась в северном полушарии на темной стороне, эта местность называлась Областью Кассини. Ее хотели разобрать, но потом решили просто законсервировать до лучших времен, вдруг, мол, пригодится. База находилась недалеко от границы темной и светлой зоны, однако она была законсервирована настолько давно, что даже сам Фрам тогда еще имел юношеские усики и ухлестывал за Хельгой из параллельного класса. Хотя наверно он уже родился старым, седым и суровым. Есть мнение, что он строил врачей в роддоме, а матери составил график кормления со строго рассчитанными дозами учитывающими погрешность измерений.

ЖМБВ-1 не обсуживалась давно, и вероятно уже не была пригодна не то, что для расконсервации, а даже на лом. Единственное что сейчас гарантированно на ней работало это как раз посадочная площадка. И то я не уверен, что кроме маяка там что-то еще работает. «ЖМБВ-1» утратила свое значение, когда геологи полностью изучили темную сторону Япета, и границу светлой и темной зон, тогда то стало ясно, что ничего интересного кроме льда, пыли и камней там нет. Агентство собиралось вообще оставить Япет в покое. Но какой-то ученый подготовил новую программу, и шарманка закрутилась по второму кругу. Правда финансирование дали куцее, оставив старое оборудование и порезав экипаж до семи человек.

В переходную смену одновременно консервировали старую базу и строили вторую. За одну смену, то есть за два года «ЖМБВ-1» стал историей а «ЖМБВ-2» новым домом для исследователей. Хотя, честно говоря, изучение светлой стороны тоже ничего толком не приносило, и нас, не дав, толком закончить хотя бы годичную программу, перевели на изучение горного хребта, который опоясывал весть спутник по экватору. Я уже был здесь что-то около шести месяцев, когда пришел приказ изменить цель и перенести работы на много километров в сторону хребта.

На самом деле, если быть честным, теперь стоило бы возвести третью базу поближе к хребту, но пока на Земле долго и муторно обсуждали рентабельность этой идеи и прочие бумажные вопросы, нам приходилось возводить сильно удаленные временные станции, и мы метались между ними и базой, иногда тратя на это недели.

– Селиванов на связи, Селиванов на связи, есть кто на времянке? – задумавшись, я прозевал момент, когда на дисплее появилась еще одна орбита, указывающая орбиту спутника.

– Вечер добрый, в эфире Алекс Кириллов, и с вами вечернее шоу «сбрось бур в ущелье». Как там погодка на орбите? – сказал я в микрофон.

– О, Леха, здравствуй, тысячу лет не слышал тебя! На орбите неплохо, но у нас снова кислород из станции истекает.

– Да мне кажется, он и не прекращал этого делать. – Не удивился я, представляя себе шлейф газа, тянущийся от болтающейся в пространстве пожилой станции.

– Алекс, говори на едином. Фрам снова орать будет, если услышит в эфире не единый язык.

– Извини, – я густо покраснел. Даже не заметил, что с самого начала отвечал Селиванову на русском. Это считалось очень плохим тоном, ведь остальные тебя не понимали. Даже Бернар и Гарсон никогда не говорили между собой на французском. Иногда Гарсон на нем ругался, ну это правда, уже совсем доведенный до отчаяния. А я дал маху, да еще и в эфире, Фрам мне уже пару замечаний делал. – Гарсон вон с Бернаром вообще не говорят на родном, странно, да?