Дэвид М. Барнетт - Земля вызывает майора Тома

На самом деле и ссора-то случилась на ровном месте. Из-за каких-то обоев. Глэдис хотела оклеить спальню обоями «Анаглипта», а Билл их терпеть не мог.

И вот уже двадцать лет она одна, целых двадцать лет. Глэдис окидывает взглядом пустую гостиную, диван с креслом и буфет возле окна и думает о том, куда же все делись. Не Джеймс и Элли – они-то в школе, это ей прекрасно известно. Она не совсем еще выжила из ума. Но куда исчезли все остальные? Почему у Билла случился инфаркт? И что произошло со всеми теми людьми, с которыми она когда-то работала на швейной фабрике? Где сейчас миссис Мир из дома 35? Глэдис не видела ее давным-давно. Милейшая женщина. Вырастила целую кучу детишек, и ни один из них, насколько известно Глэдис, не стал террористом – из тех, что показывают по телевизору. Ни один. А ведь это дорогого стоит, не так ли? И это много значит. Люди так недооценивают матерей.

Глэдис снова оглядывает комнату. В этом доме не хватает матери. Сколько времени здесь уже нет Джули? Глэдис не может вспомнить. Порой она столько всего не может вспомнить. Она часто размышляет о том, исчезают ли ее воспоминания бесследно, лопаясь, как мыльные пузыри, которые дети раньше пускали в солнечные дни, или они все же остаются у нее в голове, но она просто потеряла к ним ключик. Глэдис надеется, что верно второе и все ее воспоминания никуда не деваются. На самом деле это вполне логично, потому что иногда какое-нибудь воспоминание вдруг выныривает на поверхность, как форель в реке, – возникает словно ниоткуда, заставляя ее смеяться, а иногда и плакать. Возможно, когда-нибудь врачи найдут тот ключ, который поможет людям отпирать закрывшиеся дверцы их памяти. В наши времена могут творить настоящие чудеса. Дают слепым возможность видеть, а глухим – слышать. По телевизору показывали человека, у которого вместо ног были какие-то штуки, похожие на гибкие ножи для масла. Глэдис припоминает, что потом, кажется, он кого-то убил. Вот ведь как бывает. У миссис Мир была целая орава детей, и никто из них не вырос террористом-смертником, а безногому человеку сделали ноги, так он пошел и кого-то застрелил через дверь.

По телевизору нет ничего интересного, и Глэдис не может найти свою книгу, поэтому некоторое время она предается воспоминаниям о Билле и позволяет себе всплакнуть, после чего решает пойти немного поспать, а потом разогреть обед в микроволновке.

Вдруг снова звонит телефон. Это не одна из тех контор, помогающих вернуть деньги за страховку или получить компенсацию после дорожного происшествия. Ей не предлагают взять кредит, отремонтировать компьютер или пройти соцопрос.

На этот раз – что удивляет даже Глэдис – звонит астронавт.

Сорок шестой день рождения начинается для Томаса с известия о том, что умер Дэвид Боуи. «Вот так всегда, – думает Томас. – Да еще и на мой день рождения». Он достает из икеевского шкафа в гостиной свои виниловые пластинки с записями Боуи, рассматривая конверты и довольно долго задержавшись на обложке «Diamond Dogs», напоминающей кошмарное сновидение. На самом деле Боуи всегда действовал на него в детстве наполовину завораживающе и наполовину отталкивающе: весь тот психоделический апокалиптический ужас видео «Ashes to Ashes» и научно-фантастическое безумие «Ziggy Stardust». Томасу кажется странным, что Боуи, как выяснилось, было шестьдесят девять лет: по его ощущениям, тот мог бы быть одновременно старше и моложе. Боуи был вне времени, как созданные им персонажи. Боуи не мог умереть, как обычный человек, он был больше вымышленным, чем реальным.

Томас чувствует, что ему весьма грустно из-за всего этого. Он мог бы дать волю своей грусти и, прежде чем отправиться на работу, послушать что-нибудь из песен Боуи, чтобы почтить его память, если бы не ужасный звук сверления, доносящийся с улицы.

Томас отдергивает шторы в комнате и с недоумением смотрит на группу людей в ярких светоотражающих куртках, бодро ломающих асфальт на дороге. Он включает «Радио 4» на максимум, чтобы заглушить грохот, однако в ответ на это сосед сверху начинает безостановочно колотить по полу – потолку Томаса, – что действует не менее раздражающе, чем само сверление.

Затем Томас обнаруживает, что отключили воду. Это значит, что он не может принять душ. Он стоит посередине крошечного, покрытого грибком душевого поддона, с ненавистью глядя на молчащую душевую лейку. Он не сможет выйти на пробежку перед работой, если нельзя принять душ. Томас отправляется на мини-кухню – слишком громкое название для нескольких шкафчиков, не загромоздивших бы даже дом на колесах, – и рассеянно сует чайник под кран, прежде чем осознает, что воды, конечно же, нет. Ему не удастся выпить и чашку чая. Томас натягивает на себя банный халат и бросается вниз по лестнице, чтобы высказать свое недовольство рабочим, и лишь тогда ему на глаза попадается гора писем, адресованных «квартиросъемщику», лежащих на ящике электросчетчиков. Они покрыты тонким слоем пыли, свидетельствующей о том, что они лежат там уже какое-то время. Томас не понимает, почему он не замечал их раньше. Его подозрения падают на женщину с первого этажа – он видел иногда, как она роется в мусорных контейнерах в поисках жестяных банок и зачем-то моет их водой из двухлитровой бутылки, которую носит с собой в сумке-сетке: возможно, это именно она забирала все эти письма, а потом – по какой-то лишь ей одной ведомой причине – решила вернуть их обратно в холл.