Роман Соловьев - Назад в СССР

– Ну?

– Все отвезли на дачу Петровичу.

– Откуда ты знаешь?

– Михей рассказал. Антон, водитель самосвала – это его родной дядя. Оказывается, наш начальник лагеря, Валентин Петрович – хапуга и расхититель народного хозяйства. Он строит себе дачу на государственные средства, и даже с пионерского лагеря крадет.

– Подонок…– тихо сказал я.

– Предлагаю написать заявление в райком партии,– тихо сказал Андрей,–все ребята подпишутся. Пусть отвечает за свои поступки…

– Обязательно напишем, – я сжал кулаки от гнева.

– Пацаны, заявление завтра напишем. А сегодня ночью я предлагаю ему отомстить за подлый обман, – предложил Яшка.

– А как?

Яшка привстал и достал из тумбочки пакет с сахаром.

– Жалко, конечно, добро переводить… ну да ладно. Мы ему в бензобак сахар насыплем, и этот подонок где-нибудь заглохнет на своем «Москвиче». Способ проверенный.

– Погодите… – задумался Андрюха, – как мы насыплем? У него же машина стоит возле старого медпункта, под самым фонарем. Нас сразу заметят.

– Да не заметят…– отмахнулся Яшка,– сегодня День рождения у пионервожатой Татьяны, все после отбоя в клубе водку будут пить. Борис уже обход сделал и тоже туда направился…

– Тогда погнали, чего мы ждем! – я решительно встал с кровати и натянул шорты.

Мы тихо вышли из корпуса. На улице стояла тишина, только вдалеке, из окон клуба слышалась музыка, голоса и женский смех. Желтый «Москвич» Петровича находился на асфальтовом пятачке, за старым медпунктом, под тусклым фонарем, который облепили ночные бабочки и комары. Пацаны направились к машине, а я стоял на шухере, поглядывая, что бы никто, ненароком, не вышел из клуба. Вдруг я заметил, что в одном из окон старого медпункта тускло горит свет.

Странно, там же идет ремонт, кто там может сейчас быть?

– Сокол, уходим, – тихо окликнул меня Яшка, – мы все…

Я махнул ему рукой, а сам подошел к медпункту и забрался на деревянные козлы, чтобы заглянуть в окно.

В углу полутемной комнаты, на кушетке, лежала почти обнаженная Лена, в белых трусиках и пионерском галстуке, чуть прикрывавшем ее большую упругую грудь… а над ней склонился, со своим огромным пузом, лысый Петрович, он нагло мял волосатыми руками ее белую грудь, целовал шею, а она только молча улыбалась, блаженно растянув губы в похотливой улыбке…

Я встряхнул головой, подумав сначала, что это наваждение. Но все происходило наяву, на моих глазах. Горячая волна ударила мне в голову. Сразу стало как-то не по себе. И стыдно, и мерзко. Я спрыгнул с козлов и шатаясь, медленно побрел к корпусу.

« Как она могла… Да еще со старым Петровичем… »

Еще недавно я любил ее всеми клеточками своего тела, а теперь ненавижу… Она совершила подлый поступок. Я понял, что не могу ее больше видеть. Никогда в жизни. И выход здесь был только один.

Когда пацаны в комнате уснули, я направился в корпус второго отряда и разбудил Степу.

– Пойдем на улицу, нужно поговорить.

Мы тихо вышли на крыльцо.

– Степан, давай убежим из лагеря прямо сегодня ночью.

– Знаешь, Володя, я долго думал сегодня перед сном… не могу… – он опустил голову, – я не побегу.

– Как! Ты же сам меня уговаривал! Степа, ты чего, заднюю включил? – я был ошарашен новостью.

– Я решил остаться. Ты пойми, если что случится – у меня бабуля не выдержит. Я в прошлом году в лесу заблудился, меня тогда пол деревни всю ночь искали, так она потом на две недели от нервного потрясения в больницу слегла. Мамка и то так не переживает, как бабуля… Если уж совсем хреново будет – в выходные позвоню и брат меня заберет. Но сам точно не побегу.

– Все с тобой ясно…

Степа достал листок бумаги из кармана:

– Вот тебе карта. У тебя точно все получится…

Он шмыгнул носом, развернулся, и ушел в свой корпус. Я стоял ошеломленный, но для меня обратного пути уже не было…

6

Я все же решил бежать из лагеря этой же ночью. Видеть утром счастливое лицо Лены, которая спит со стариком – было выше моих сил. Я посмотрел на часы: было уже половина третьего. Быстро побросав свои вещи в рюкзак, я вышел из корпуса, перелез через дыру в заборе, и направился сквозь сосновый бор, стараясь обойти подальше клубничное поле, чтобы не потревожить разъяренного Джека и его хозяина…

Почти всю дорогу, пока я шел, то думал о предательстве Лены. Получается, она предала не только меня, но и своего жениха-матроса… И как она могла лечь с этим противным толстым Петровичем, который был к тому же вором и хапугой, это никак не укладывалось в моей голове…