Андрей Мансуров - Цена предательства

– Чёрт… Прости, Михаил, но думаю, ты неправ. У меня… Да и у многих наших…

Не хватило бы мужества.

– Хватило бы. Я же вижу: многие из ребят, пока несли меня сюда из Диспетчерской – плакали. Они… Жалели меня. Сочувствовали. Даже Рустамов забыл на время про своих баб, и шмыгал носом. Они все понимали, что обратной дороги для меня – нет. И что я, скорее всего, просто умру. От одиночества. Тоски. Безысходности.

Как те сустары, которых мы пытались захватить в плен.

Потому что человека делает не тело. И не мозг.

А – способ мышления.

Именно поэтому мы никогда и не сможем договориться с сустарами. Однако…

– Да?

– Я думаю, что через какое-то время мы и сами…

Начнём мыслить, как они. Освоим телепатию. Станем мудрее, и поймём Законы Жизни. Поймём, что все особи одного вида – братья. Вернее – просто одно существо . Только – в разных телах. И тогда станем куда ближе между собой, чем даже мать и дитя, муж и жена. Станем противниками насилия над личностью и другими расами… пусть даже воинственными и примитивными.

Но это – дело настолько отдалённого будущего, что нет смысла и сообщать про эти мои мысли-предвидения нашему Командованию.

Это, Лестер – для тебя . То, как я теперь вижу . И понимаю.

А сейчас можете праздновать победу.

Уж этот-то план точно сустарами провален. И не будет применяться больше нигде.

– Почему ты так думаешь?! Ведь я всё ещё думаю, что ни у кого больше не хватит мужества превратиться в, в… такое , чтоб вычислить бункер!

– Ерунда. Вспомни: ведь есть и преступники. Приговорённые к смерти. И калеки. И те, кто захочет спасти семью и детей…

– Чёрт, ты прав, прости. Всё забываю, что ты теперь – в сотни раз, наверное, умней и можешь и правда – видеть и предвидеть . Но… ты – ты сам! Теперь умрёшь?

– Да. И выбрось из головы дурацкий план поставить мне на земле памятник. Мне… было бы стыдно. Я бы вообще предпочёл, чтоб обо мне как можно скорее… забыли.

– Как же забыть – такое ?! Уж Командование-то такой прецедент… И…

Необязательно тебе умирать. Подожди: может, какие из наших учёных смогут вернуть тебя – тебя того !

– Сам знаешь: не смогут. Да и тяжко мне. Попробую объяснить так, чтоб ты понял, пусть – хоть приблизительно. Тоска и угрызения совести у этого существа – почти физическая боль. Мне еле достаёт сил мыслить-разговаривать: примерно девять десятых разума грызут сами себя! Это – чертовски…

Да, больно. И тоскливо. И безысходно – без вариантов. Агонию можно продлить. Но – зачем?! Чтоб сильней помучиться?

– Михаил, Михаил!.. – голос Лестера дрожал, а руки нервно перебирали полы кителя, – Ну не бывает вот так – чтоб совсем ничего нельзя было сделать! Может, всё же… Ну – ты же теперь у нас сверхразумен! Придумай что-нибудь!

– Ха-ха-ха… – он сказал это раздельно, так, как пишут в книгах, – Спасибо, Лестер. Ты непозволительно привязался ко мне. И – сострадателен вовсе не так, как должен быть космодесантник. К врагу.

Не нужно жалеть обо мне. Я сам выбрал. Прощай. – Михаил чувствовал, как быстро уходят силы из этого тела под воздействием чувства утраты того, что двигало, являлось первоосновой этого разума: коллективизм. Взаимодоверие. Близость, куда более тесная, чем физическая, плотская – например, как между двумя особями разных полов. Или между организмом породившим, и организмом, произведённым на свет…

Даром, что сустары – гермафродиты. И потомство производят сами. От себя же.

Глаза закрылись. Навалилась тьма. И одиночество. И тоска. Горечь.

Да, он сам выбрал. И теперь должен умереть.

Потому что не живут сустары с таким, как в тысячный раз проносилось у него в… Сознании? Подсознании?

Во всей его Сущности!..

Он уже давно понял, и даже если повторить и взмолиться ещё тысячу раз, правдивость, истинность этих основополагающих вещей не исчезнет: ему нет места среди живых!

Ни среди сустаров, ни среди людей.

Памятник Лестер всё же поставил.

На свои деньги.

Но случилось это через двадцать пять лет после смерти Михаила.

Командование наградило капрала Левицки посмертно Почётным орденом «За заслуги перед Отечеством» второй степени, и выдало небольшое пособие его престарелым пенсионерам-родителям. Затем, после бюрократических проволочек-согласований-постановлений, увеличило немного и саму пенсию.

А ещё, вышедший в отставку по истечении третьего Контракта, лейтенант Салават Рустамов написал о нём псевдо-биографическую книгу.