Екатерина Рафалюк-Бузовская - Сборник рассказов для людей, читающих по-русски

– Ой, смотри, Наташка, кит!

– Ты чего, совсем упит?

Говорила ж – хватит жрать

Водку, ети ее мать!

Всю неделю ты в дрова.

От приехал на юга!

– Да китяра эт, смотри!

Вон, махает из воды!

– Чем махает-то, рукой?

Ты совсем уже бухой?

– Извините, я дельфин.

Кит сюда бы не доплыл.

Если я пойду на север,

Попаду в отель «Тагил»?

– Вить, давай-ка, дорогой,

Потихонечку домой.

Завтра, Витя, при +40

Мы из дома ни ногой.

Адольф Палыч, запыхавшись, вбежал в переднюю, по пути сбрасывая с себя котелок и швыряя в угол тросточку:

– Китти, душа моя! Одеваться! Поезд через два часа! Митенька и Сонечка уже вернулись из гимназии?

Катерина Анемподистовна вышла ему навстречу и всплеснула руками:

– Ах, Додька, ну какой же ты невозможный! Ну как всегда! Ты не мог раньше приехать или прислать курьера?

– Китти, милая, да вот только полчаса как Маресьев телеграфировал из Петербурга о том, что они готовы нас встретить и оговорить условия сделки. Надо спешить, ты же знаешь, как она для нас важна.

– Да как же я теперь успею! Дуня, Дуня! Ну куда же она запропастилась, чертовка, как всегда! Дуня! Где саквояж? Мои платья, перчатки, живо!

Катерина Анемподистовна заметалась по комнатам в сборах. То здесь, то там то и дело раздавались ее указания и причитания. Послали за детьми. Когда они явились, им было велено срочно бросать все забавы и собираться в Петербург.

– Маменька, ну как же так! А как же салки? Мы с Ванькой только начали!

– Сколько раз вам было говорено – не водиться с крепостными! Фи, дети! Ну вы же аристократы, дворяне, что о вас подумают люди из нашего круга, а какая молва пойдет о нашем семействе! Впрочем, сейчас не до разговоров! Мы опаздываем!

И Катерина Анемподистовна снова заметалась, в то время как Адольф Палыч не спеша выкурил трубку и телеграфировал в Петербург своему старинному однокашнику Маресьеву о том, что они с семейством выезжают двухчасовым поездом и завтра будут у них. Сделка намечалась серьезная: Адольф Палыч долго присматривался к Семену, крепостному Маресьевых. Уж очень он хотел заполучить себе этого исполина. Тот и на работе в поле сгодился бы, и вполне заменил бы Луку, трубочиста, что свалился намедни в трубоход да сломал себе обе ноги. За этими размеренными мыслями Адольф Палыч и не заметил, как прошло уже добрых полчаса с момента, как он появился дома.

– Китти! – закричал он бешеным голосом. – Вы готовы?

Из глубин комнат раздались сдавленные рыдания. Адольф Палыч поспешил туда.

– Ах, Додя, – всхлипывала Катерина Анемподистовна. – Мурзик порвал мои последние чулки, что я надену? Ты же все ассигнации копил на куплю Семена, мы поиздержались, я не заказывала у модистки чулок в этом месяце.

– Душенька, сейчас ведь лето, а у тебя такие длинные юбки! – взмолился Адольф Палыч.

И Катерина Анемподистовна, взглянув на несчастное лицо благоверного, решилась на страшное – выйти в люди без чулок.

– Митенька, Сонечка! Почему вы еще не в передней?

– Папенька, Сонька стащила мою лошадку, а я хотел доскакать до вокзала на ней!

– Митя, голубчик, ну какая лошадка! Я в Петербурге куплю тебе вороного рысака, если сделка состоится! Поехали на вокзал, бог ты мой!

Спустя еще полчаса семейство прибыло на вокзал. Путаясь в юбках и саквояжах, спотыкаясь о зонты и потеряв матросскую шапочку, они добежали до нужного перрона. Двухчасовой поезд «Москва – Санкт-Петербург» весело прогудел им, скрываясь на горизонте…

«Его привела к нам Эльза. Она впоследствии еще много раз упрекала меня в том, что все так получилось. Только версия, ставшая достоянием общественности и учебников, признаюсь, все же не самая верная.

Было лето. Кажется, самая его макушка. Мы с мужем приехали в Москву на пару дней – папенька приболел, нужно было его навестить. Как сейчас помню: несу из кухни в спальню поднос с бульоном, и входит он. Ну, то есть, конечно, не он, а они с Эльзой. Она разгоряченная, со сбитыми локонами, со следами только что игравшего на лице безудержного смеха. Он – гигантский, едва не снес притолоку. Невзирая на жару, подтянут, опрятен и нордически холоден. Вонзился в меня глазами. На одно мгновение. Но его было достаточно. А дальше – снова коридор, наш длинный коридор московской квартиры. И бульон. Папенька о чем-то спрашивает, что-то рассказывает… Не слышу. И не вижу. Внутри только его взгляд. Никогда я еще об этом не говорила. Мне было выгодно, чтобы все считали иначе.