Роман Ударцев - Пластиковый век. Сборник рассказов

Конечно я не струсил. Просто решил прогуляться и посмотреть, как там дела у пролетариев за границами города. Может быть они уже поняли, какую потерю понесли и, вероятно, они уговорят меня нести им просвещение и демократию.

Велосипед не машина, вот только на заправке тоже никого не было, так что я оказался в выигрыше. Мы определили, что пять километров вокруг города не должно быть ни доярок, ни колхозников, ни прочей биомассы. Так что крутить педали пришлось довольно долго.

За красивой, радужной ленточкой, растянутой между двух деревьев, начинались владения Мордора. Я помнил, как со слезами на глазах смотрел на установку этой ленточки. Какое счастье испытывал. Может быть стоило потерпеть? Ну не могут же цивилизованные европейцы обманывать креативный класс, даже в такой стране как Россия? Вот-вот поступит гуманитарная помощь, а мировая общественность начнет нас любить и ублажать.

Телефон садился, и я успел прочитать только заголовок «РОССИЯ избавляется от балласта, что ждет креативный класс?»

Впереди, метров через двести-триста, была какая-то полоса поперек дороги и поля. Я подъехал ближе. Суровые, хмурые мужики, в грязных спецовках проворно строили стену из кирпича. Кладка была торопливая, неровная. Но им все время подавали раствор и кирпич, а стена росла поминутно.

Высота стены еще не превышала полутора метров. Я подумал, что там, среди серого совкового электората, будет сытнее. Не знаю, откуда выкристаллизовалась подобная уверенность.

Я рванулся к стене, но один из мужиков, тут же швырнул в меня кирпич. Не попал. Я в ужасе отскочил. Что он себе позволяет? Куда смотрит полиция?

Куда смотрит полиция я заметил через секунду. Потому что полицейский смотрел на меня, причем, через прицел автомата. Зря, понял я, очень зря мы обличали и совков, и полицию разом.

– Топай назад, – грубо сказал полицейский – будете друг другу бабершоп устраивать, а ежели оголодаете, так с майнинговых ферм жрите.

Работяги заржали, но даже на секунду не перестали строить стену вокруг нашего прекрасного города людей со светлыми лицами. Они вовсе не хотели нас кормить и им было плевать на демократические ценности, равно как на наши призывы платить и каяться.

Я поднял велосипед и побрел обратно в город, лихорадочно вспоминая те, «неважные» сведения, что пытались втолковать мне мои родители-ватники. Например, как сажать огород или как прочистить засор в унитазе. Подул холодный ветер и я, чувствуя себя предателем, раскатал штанины, чтобы они прикрывали лодыжки.

Жаклин и император.

Весна захлестнула березовую рощу. Трава росла не по дням, а по часам. Она скрывала мусор, брошенный людьми. Каждый новый распускающийся лист, вопил яркой зеленью: я живой. Одуванчики деловито взламывали асфальтированные дорожки. Вьюн и хмель оплетали пустые лавочки. Птицы вили гнезда на фонарных столбах. Маленький ручеек пересекал детскую площадку. Нетронутая ржавчина, темными пятнами, покрывала песочницу и поломанную карусель. Жаклин стояла у обрыва и любовалась закатом. Золотое яблоко солнца, медленно спускалось к горизонту. Хотя солнышко пригревало почти по-летнему, Жаклин куталась в шаль. Широкополая шляпа бросала тень на изящное, породистое лицо. В темных, почти черных, глазах мерцали теплые отблески заката. Темно-синее платье подчеркивало фигуру. Ветерок шевелил складки подола, она стояла неподвижно. Жаклин не пошевелилась даже когда услышала сзади шаги, она знала кто это, и знала первые его слова.

Наполеон мягко шагал по траве, лишь шпоры глухо позвякивали. Он не помнил, как здесь оказался, но ему страстно хотелось увидеть лицо дамы в синем платье. Страусиные перья ее шляпы призывно покачивались. Бонапарт подошел и облокотился о перила террасы, Жаклин нежно и как-то потерянно улыбнулась ему.

–– Жаклин? Ты! —Наполеон растерялся. —откуда ты здесь?

–– Так получилось, прости…

Этого не могло быть, Жаклин, его первая любовь, умерла от воспаления легких двадцать пять лет назад. Тот же завиток, тугих каштановых волос, за ухом. Небольшой с едва заметной горбинкой нос и лебединая шея. Нет, это была именно она, причем Жаклин нисколько не постарела, с той весны в Авиньоне.

–– Странно, совсем никого нет. – Наполеон обвел жестом пустой парк.

–– Да, людей здесь нет. – ответила Жаклин.

Солнце, тем временем, коснулось горизонта. С громким гудением, мимо пролетел огромный овод. На шляпу Жаклин, приняв ее за цветок, села бабочка, похожая на капустянку, но размером с добрую тарелку. Шелестели листья, но покой вытесняла неясная мысль, что медведем ворочалась в голове.