Маргарет Этвуд - Заветы

Однако я упала в цене отнюдь не только потому, что лишилась отцовского фавора. Разлетелись новые сведения, весьма для меня пагубные.

Если всплывал какой-нибудь секрет, особенно скандальный, Сонамит обожала растрезвонить первой.

– Угадай, что я узнала, – как-то раз сказала она, когда мы обедали сэндвичами.

Полдень был погожий, нам разрешили устроить пикник на школьном газоне. Территория была огорожена высоченным забором с колючей лентой поверху, на воротах два Ангела, ворота отпирались, только если приезжали или уезжали Тетки, – нам совершенно ничего не грозило.

– Что? – спросила я.

Сэндвичи были с заменителем сыра – его стали класть в школьные сэндвичи вместо настоящего, потому что настоящий сыр нужен был нашим солдатам. Солнце грело, трава была мягкая, я в тот день улизнула из дома, не попавшись на глаза Поле, и в этот краткий миг я была слегка довольна жизнью.

– Твоя мать – не твоя настоящая мать, – сказала Сонамит. – Тебя забрали у настоящей матери, потому что она была шлюха. Но ты не переживай, ты же не виновата, ты была совсем маленькая и не знала.

Живот скрутило. Я выплюнула на траву недожеванный кусок сэндвича.

– Что ты врешь! – чуть не заорала я.

– Успокойся, – сказала Сонамит. – Я же говорю, ты не виновата.

– Я тебе не верю.

Сонамит улыбнулась мне жалостливо и со смаком:

– Это правда. Моя Марфа слышала от твоей Марфы, а она слышала от твоей новой мачехи. Жены знают – некоторые и сами так детей завели. Меня вот нет – меня родили как положено.

В этот миг я ее взаправду ненавидела.

– А моя настоящая мать тогда где? – осведомилась я. – Раз ты такая умная!

Ты очень-очень жестокая – вот что я хотела сказать. Я уже догадывалась, что она меня предала: до того как рассказать мне, рассказала другим девочкам. Вот почему они со мной холодны: я запятнана.

– Не знаю – может, умерла, – сказала Сонамит. – Она пыталась украсть тебя из Галаада, бежала через лес, хотела перейти с тобой через границу. Но они ее поймали и тебя спасли. Везуха тебе!

– Кто? – пролепетала я.

Сонамит говорила, не переставая жевать. Я смотрела ей в рот, откуда исторгался мой смертный приговор. У нее в зубах застрял оранжевый заменитель сыра.

– Ну, они. Ангелы, Очи, они. Тебя спасли и отдали Тавифе, потому что она не могла родить ребенка. Они тебе сделали добро. У тебя сейчас дом гораздо лучше, чем с этой шлюхой.

Убежденность охватывала мое тело параличом. Тавифина история – как она меня спасла, как бежала от злых ведьм – была отчасти правдива. Только за руку я держала не Тавифу, я держала за руку свою настоящую мать – настоящую мать, шлюху. И преследовали нас не ведьмы – нас преследовали мужчины. Наверняка с автоматами – у таких мужчин всегда автоматы.

Впрочем, Тавифа и в самом деле меня выбрала. Выбрала меня из всех детей, отнятых у матерей и отцов. Тавифа выбрала меня, дорожила мною. Любила меня. Тут все по правде.

Но теперь я осталась без матери, потому что где моя настоящая мать? Я осталась и без отца – Командор Кайл мне такой же отец, как человек на луне. Командор Кайл терпел меня, потому что я была проектом Тавифы, ее игрушкой, ее зверушкой.

Неудивительно, что Пола и Командор Кайл завели Служанку: вместо меня они хотели настоящего ребенка. А я была ничейная.

Сонамит жевала, удовлетворенно наблюдая, как до меня доходит.

– Я за тебя заступлюсь, – пообещала она, сочась лицемерным благочестием. – Твоей душе-то все равно. Тетка Эсте говорит, на небесах все души равны.

«То на небесах, – подумала я. – А мы не там. Мы там, где лестницы и змеи, и прежде я стояла на высокой ступеньке лестницы, прислоненной к Древу Жизни, а теперь сползла по змее. Как отрадно остальным наблюдать мое падение! Неудивительно, что Сонамит не устояла перед соблазном распространить столь приятную тлетворную весть. Я уже слышала, как хихикают у меня за спиной: «Шлюха, шлюха, шлюшья дочь».

Наверняка Тетка Видала и Тетка Эсте тоже знали. Эти две должны были знать с самого начала. Теткам такие тайны ведомы. Отсюда у них и власть, говорили Марфы: потому что им ведомы тайны.

А Тетка Лидия – хмуро-улыбчивая, в уродском буром платье, с портрета в золотой рамке на дальней стене в каждом классе, – ей, должно быть, ведомо больше всего тайн, потому что власти у нее больше всех. Что сказала бы Тетка Лидия о моих невзгодах? Помогла бы мне? Поняла бы мое горе, спасла бы меня? Тетка Лидия – она, вообще, настоящая? Я ее никогда не видела. Может, она как Бог – настоящая и ненастоящая одновременно. А если ночью помолиться ей, а не Богу?