Дмитрий Федоров - Тимбервольф

«Не одни мы устали от этой резни», – он провел ладонями по лицу и взглянул на небо. Ветер гнал низкие, почти касающиеся антенн башни тучи, смешивая их с дымом жженой резины, догорающей уже облупившейся краски на искореженных машинах и самопальных печек из бочек, разбросанных по всему городу. На площадь, которая с высоты была как на ладони, обрушился косой ливень, необычно сильный для этих мест, заглушая звук громкоговорителей шипением затушенных костров.

«Неужели все», – фраза сидела в мозгу, как назойливая заноза.

Смогут ли люди без того, чтобы не утолить жажду насилия, впитанным с молоком матери? Сейчас все устали. Все хотят мира и спокойствия. Но пройдет время.… Не смогут. Наверное, он тоже не сможет, потому, как просто не помнит другой жизни, кроме каждодневного, ежечасного, ежеминутного выживания. Что дальше? Он прислушался к себе и ничего не почувствовал. Ничего, кроме пустоты и мерзкого, металлического привкуса во рту.

– Танели, – неожиданно ожила рация с голосом Александры, – ты жив? Не молчи, ну скажи хоть что-нибудь. Тане…, – он, покрутив в руках рацию, выключил ее, так и не ответив. А тучи совершенно неожиданно рассосались, и на площадь упали первые лучи всходящего, утреннего солнца. А внизу, прислонившись к командиру, умирал Желудь. Боли уже не было, глаза застилала пелена, лишь пальцы все еще механически скребли по земле, словно цепляясь за тающую жизнь. Желудь. Неунывающий, бесстрашный Желудь. Последний убитый солдат. Последней войны.

«Страх оружия – есть признак неполного

умственного и эмоционального развития».

(Зигмунд Фрейд)

Когда в дверях раздался шум поворачивающегося ключа, в груди у Вики привычно сладко и волнительно заныло. Сколько времени они уже вместе, а радостное чувство ожидания мужа не проходило, лишь становилось взрослее и глубже. Отбросив в сторону книгу и откинув плед, она выпорхнула в коридор. Игнат, на ходу сбросив обувь, подошел к ней и, обняв, поцеловал.

– Игнатик, что это? – испуганно спросила она, посмотрев на его одежду защитного цвета, запачканную кровью. Он лишь махнул рукой, и, сбросив куртку, поднял ее на руки. Она улыбнулась, растрепав его кудрявые волосы, и охнула, когда он понес ее в комнату, целуя на ходу.

– Игнатик, помыться бы тебе надо, – выдохнула она, как кошка, потеревшись носом о его шею, от которой несло потом, кровью и еще какими-то незнакомыми таежными, почти неуловимыми дикими запахами леса.

«Что-то с ним происходит», – думала Вика, сидя на кухне. После бурного, почти звериного акта любви, Игнат заснул как младенец, а она еще некоторое время лежала рядом, подперев голову, поглаживая его шею, с цепочкой от медальона, который он никогда не снимал. Проведя пальцами по шрамам на плече Игната, Вика вспомнила путешествие в пещеру Седого Джонни, так много изменившее в их жизни. Их детская клятва никогда не расставаться, переросла в клятву, данную ими богу перед лицом священника.

Когда Игнат, засопев, все же свалился из дремоты в глубокий сон, она осторожно выбралась из-под одеяла, и, накинув халат, на цыпочках вышла на кухню. Жутко хотелось выпить чай и покурить. Смятая пачка тоскливо ожидала на шкафу, словно надеясь, что когда-нибудь ее пальцы все же притронутся к ней. Сколько она уже не курила? Может, с того дня, когда узнала о беременности? Нет, точно нет. Смяла пачку она в то утро, когда неожиданный приступ тошноты поднял ее на ноги. Тогда она едва успела добежать до кухонной раковины. С тех самых пор Вика на дух не переносила сигаретный дым. Вздохнув и щелкнув зажигалкой, она глубоко затянулась, прислушиваясь к собственным ощущениям. Тошноты не было, лишь странно закружилась голова, и помутнел взгляд. Вика бессмысленно уставилась на плиту, рассматривая пузырьки в уже закипающем чайнике.

«Что-то с ним происходит, – мысль пугающе крутилась в голове, не отпуская и не давая покоя, – уже неделю сам не свой». Задумавшись, она не заметила Игната, стоявшего в дверях, слегка облокотившегося об дверной косяк. Завидев ее с сигаретой, он, не сказав ни слова, молча развернулся. Вика выругалась про себя, нервно затушив сигарету. Его идиотская привычка подкрадываться незаметно раздражала и выводила ее из себя. Она так и не научилась принимать его странности, распустившиеся буйным цветом в тайге. Из ванной раздался шум воды. Вика, дождавшись, пока ее отпустит приступ злости, подошла к раковине и прополоскала рот. «Надо разговорить его», – подумала она, и со вздохом сполоснула лицо. Мысленно пообещав себе, что больше к сигаретам не притронется, она вытерла полотенцем руки, и, замявшись, швырнула пачку сигарет в мусорку.