Василий Ворон - Другие двери

– Нельзя!

– А я тебе говорю, Игнатий Савельич разрешили! – орала в ответ Ульяна, оттаскивая дворника в сторону. Но тот не уступал.

– Да что тебе всё неймётся-то со своим каменюкой?! – вопрошала Ульяна, крепко ухватив рукой конец верёвки, а другой перехватив дворника за штанину. Поняв неравенство сил, дворник бросил привязь и решительно направился в сторону крыльца. Даже не взглянув на меня, он прошёл мимо. Через несколько секунд из недр отделения донеслось:

– Игнат! Там коза у камня!

– Потерпи, Нолич. Я и так инструкцию нарушаю, да сам посуди – ну куда я её дену?

– Нельзя!

– Ну, привяжем её в другом месте, а вдруг она кору с деревьев пожрёт? А?

Воцарилась тишина. По коридору пробухали шаги и на крыльцо снова вышел дворник. Не останавливаясь, он прошёл до брошенной у калитки метлы. Ульяна победно глядела на него, уперев руки в свои необъятные бока, а неподалёку от камня отрешённо бродила Зебра. Я представил недавнюю борьбу, где в роли козы выступал бы я сам. Смешно не стало.

– Что, взял, Нолич? Иди, лучше делом займись.

Дворник угрюмо подобрал свою метлу и, обернувшись к Ульяне, спокойно сказал:

– Дура. Плохо это.

И пошёл прочь к своему домику.

– Сам дурак. Небось не проглотит она твой булыжник, – беззлобно отпарировала Ульяна и неторопливо заскользила к крыльцу, слегка покосившись на меня.

Рядом с главным, кирпичным зданием госпиталя, торец к торцу, стояло серое панельное двухэтажное строение. Неподалёку от входной двери, на скамеечке, сидел нахохлившийся боец в смело распахнутом больничном халате бурого цвета, придерживая красноречиво раскоряченные костыли. «Хирургическое отделение», – определил я. В просвет между этими двумя зданиями вела дорожка, плутая по небольшому больничному садочку и упираясь в ворота главного входа, видневшиеся отсюда. Параллельно основному корпусу и хирургическому отделению, со значением отделённые большой клумбой с россыпью красных и жёлтых, неведомых мне цветочков, располагались два барака, напоминающих наше инфекционное отделение. То, что было слева от меня, казалось необитаемым, зато к тому, что находилось справа, неторопливо шли, огибая клумбу, несколько занедуживших защитников отечества в одинаковых халатах. Этот барак и был, по-видимому, столовой.

По скрипучим половицам я миновал сумрачную тесную комнатушку, на стене которой сиротливо белел листок с единственной различимой при таком освещении надписью «меню» и оказался в небольшом зальчике, уставленном столами и стульями. Свободных мест было предостаточно и, чтобы не стоять столбом при изучении незнакомой обстановки – куда идти, дабы получить чай, – я сел в углу у окошка за незанятый столик, на котором стоял нехитрый пластмассовый прибор со специями и гранёный стакан, из которого топорщились белые бумажные салфетки. Я почувствовал на себе взгляды и, привычно сотворив равнодушное лицо, отвернулся к окну. За деревьями виднелась крыша инфекционного отделения.

Не прошло и двух минут, как я услышал рядом с собой:

– Это вы корреспондент?

У моего столика стояла невысокая женщина, с любопытством разглядывая меня и теребя краешек синего передника, повязанного поверх белого, но уже не медицинского халатика. Не желая привлекать к своей персоне излишнее внимание, я кивнул и сразу почувствовал себя в центре вселенной. Всякий норовил рассмотреть меня наилучшим образом. Женщина наклонилась над столиком и, глядя на меня весёлыми, чуть смущёнными глазами, понизив голос, добавила:

– Офицерские столики там.

И показала – где. В указанном направлении сидели два типичных офицера, облачённых в спортивные костюмы. Хоть я и являлся офицером запаса после военной кафедры института, подобное деление на касты было мне безразлично, и я так же тихо ответил:

– Ничего. Мне тут больше нравится.

Женщина спросила:

– Покушаете чего-нибудь?

– Да нет. Чайку бы.

Женщина исчезла, и внимание ко мне стало ослабевать. Несколько солдат-срочников за соседними столиками вернулись к обозрению своих тарелок, а офицеры и вовсе не прекращали своего разговора, безразличные ко мне.

Скоро у меня на столе оказалось сразу два стакана свежезаваренного чая и тарелка с сушками, обсыпанными маком. Судя по железным чайникам, населяющих другие столики, из которых трапезничающие время от времени плескали себе в стаканы светло-жёлтую жидкость, меня обслужили явно не по уставу сего хлебосольного заведения: как же, корреспондент наведался, пусть и проездом, напишет ещё про отсутствие чая в кипятке. Интересно, что бы было, прояви я желание откушать что-либо по полной программе. Глядишь, притащили бы мне черепаховый суп.