Татьяна Зубачева - Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

– Ну, Мороз, – улыбнулся Медведев. – Давай. По двойной каждому, так, мужики? – все кивнули. – Ну и там, сосиски, что ли…

– Да ну их… – весело выругался Колька, подталкивая Эркина к прилавку. – Из кошатины у них сосиски.

– Язык у тебя из кошатины, – пузатый белобрысый усач за прилавком внимательно посмотрел на Эркина. – Не знаю тебя. Прописка, что ли?

Эркин кивнул.

– И сколько вас?

– Со мной двенадцать, – ответил Эркин, заметив, что Ряха пришёл со всеми. – Поднос есть?

Одобрительно кивнув, усач поставил на поднос двенадцать пузатых стеклянных кружек с ободком посередине, налил пива и быстро составил стопку из двенадцати картонных тарелок с тремя бутербродами на каждой.

– Держи. Ровно тридцать с тебя.

Эркин расплатился Ряхиными бумажками и понёс поднос к угловому столику, который был побольше остальных, и потому все поместились. Эркина встретили радостным гомоном.

– Во, это я понимаю!

– Ну, даёшь, Мороз.

– Это по-нашенски!

– Гуляй душа!

Когда все разобрали кружки и тарелки, Эркин хотел отнести поднос, но его ловко прямо из-под локтя у него выдернула бродившая между столиками с тряпкой старуха в белом, повязанном по брови, платке и клеёнчатом длинном фартуке.

– Ну, – Медведев оглядел стоявших весело блестящими синими глазами. – Ну, за Мороза, чтоб и дальше ему с нами, а нам с ним работалось, – и, когда все сделали по глотку, строго сказал: – Кому чего сверх надо, то уж сам платит.

– Да ладно, Старшо́й, – поморщился Лютыч. – Чего ты из-за одной… – он забористо охарактеризовал Ряху, – на всех баллон катишь.

Эркин перевёл дыхание: всё, вот теперь настоящая прописка.

В общем разговоре рассказов и расспросов одновременно он узнавал, что две недели с утра, с семи до трёх, а две – с трёх и до одиннадцати, а получка во вторую и четвёртую пятницы… сейчас-то что, а вот в войну в три смены… в две, но по двенадцать… было дело, кто помнит… да ладно, нашёл что вспоминать… ни выходных, ни отгулов… война по всем прошлась… а на фронте… я пять лет отбухал, раненый, а… ладно вам, семья-то большая, Мороз?

– Жена и дочка, – охотно ответил Эркин.

– А поселился где?

– В «Беженском Корабле».

– От Комитета, значит?

– Ну да, туда только через Комитеты.

– Ага, беженский ещё и ветеранский.

– Ага, и этот… жертв и узников…

– Ветеранский отдельно, уж я-то знаю.

– Квартира хорошая-то?

Эркин кивнул.

– Тёплая. И большая.

– С ремонтом?

– Или сам делать будешь?

– Сам, – Эркин кивнул и несколько небрежно бросил: – Не знаю, кто там раньше жил, но ремонт надо делать.

Он рассчитывал, что эта хитрость пройдёт. И прошла. Никто ту троицу и не вспомнил.

– Я тоже в «Беженском», – сказал Миняй в новеньком белом полушубке. – В правой башне. А ты?

– В левом крыле.

– Земляки, – подал наконец голос Ряха, молчавший до этого вмёртвую.

Но его не заметили, и он опять уткнулся в кружку.

– И давно приехал?

– Во вторник.

– Не обустроился ещё?

– Начать и кончить, – усмехнулся Эркин.

– Ага, – кивнул Саныч. – В воскресенье, значит, дома будешь?

– Сороковины у меня в воскресенье, – хмуро ответил Эркин.

– Кого поминаешь-то?

– Брата. Убили его в Хэллоуин.

– Чего?

– Это где?

Эркин удивлённо посмотрел на них. Они не знают про Хэллоуин? Как такое может быть? Смеются, что ли? Да нет, лица серьёзные.

– Это праздник такой. Ну, и на Хэллоуин, – он заговорил медленно, подбирая русские слова, – хотели поворот сделать, назад, как до Свободы, повернуть.

– Реванш называется, – влез было Ряха и опять его не заметили.

– Кто?

– Ну, не мы же…

– Ну, понятно.

– Да чего там, недобитки, значит…

– Да, – кивнул Эркин. – Кого зимой в заваруху, – у него всё-таки начали проскакивать английские слова, но его, судя по лицам и репликам, понимали, – не добили.

– Ну, а вы что?

– Так ты с той стороны, не с Равнины?

– Опомнился!

– До тебя как до того жирафа…

– Давай, Мороз, так вы что?

– А мы отбивались. У них пистолеты и автоматы, у нас ножи да палки с камнями. Ну и…

– Понятно, чего там…

– Палкой пулю не отобьёшь.

– Подстрелили его? Ну, брата твоего?

Эркин покачал головой. Говорить об этом было трудно, но он понимал, что надо сказать.

– Нет, его… он убегал, нет, на себя отвлёк… ну, его догнали, избили, потом облили… бензином… и подожгли. Он ещё жив был… кричал.

Эркин судорожно вздохнул и уткнулся в свою кружку, пряча лицо. Молчали долго. А потом кто-то – Эркин не видел кто – тихо спросил: