Андрей Хомутов - Шизофренизмы. Рассказы

Старик повернул адамант под лучом света, и всё множество ярких лучей и пятен пришло в движение. Казалось, вся комната затанцевала. Девочка залилась радостным и звонким смехом.

– Ой, а этот совсем гладкий, – девочка держала в руках адамант, похожий на куриное яйцо, – гладкий, матовый и непрозрачный, – почему он такой, деда? Подставь, подставь его под солнечный лучик! – весело попросила девочка, протягивая в раскрытых ладошках странный адамант.

Дед снисходительно улыбнулся, взял девочку на руки и усадил к себе на колени. Он обнял её одной рукой, а второй – поднёс адамант к лучу света и повертел его. Ничего не произошло – адамант не отражал разноцветных лучей, а, казалось, наоборот, даже поглощал часть света. Девочка, ожидавшая совсем иного, насупилась.

– Понимаешь, – начал дед, – это душа человека. Тот первый, который отражал яркие цветные лучи, он жил, не боясь испытать переживания. Случались в его жизни и радости, и горе, и боль. Всякая радость, удовольствие, восхищение оставляли на поверхности его адаманта новые грани. И каждые горе, огорчения, потери оставляли грани внутри адаманта. Я зову это душевным опытом. Ни от чего не прятался этот человек: ни от печалей, ни от радостей. Потому и был он богат духовно. И сам, словно лучами, освещал всякого, кто встречался с ним.

Тот последний испытал однажды огромное разочарование. Переживал долго и сильно и решил оградиться от страданий, чтобы не испытывать больше печали. Оградился от всех словно скорлупой и не тревожился больше ни о чём. Вместе с тем перестал он испытывать и радость, и любви не знал более, и дружбы ни с кем не имел. Всегда радость дружбы и любви может обернуться болью утраты, чего он страшно боялся. Люди при встрече с ним не видели огня в нём. Ничего не знали они от него: ни дурного, ни хорошего; и сами живого в нём пробудить не могли.

Разгладились со временем грани его адаманта, потускнел он снаружи так, что свет уже плохо проникал внутрь и не выходил наружу.

Девочка слушала рассказ старика, а глаза её блестели. «Надеюсь, никогда не придётся тебе также закрыться в себе, – обратился старик к девочке, – будь же всегда открыта новым впечатлениям, как сейчас. А теперь беги к родителям, они уж, наверное, потеряли тебя». Девочка спрыгнула с колен старика, пробежала несколько шагов, обернулась, помахала ему ручкой и убежала совсем. Лишь озорные глазки её и невинная улыбка да два хвостика по бокам ещё долго всплывали в памяти старика – тогда он слегка улыбался, и уголки губ тянулись чуть вверх, а уголки глаз – вниз.

Парковая аллея тянется прямой линией. Вдоль аллеи по краям растут ветвистые деревья и густой низкорослый кустарник. Солнце давно перевалило за зенит и уже на полпути к линии горизонта, скрываемой парковыми насаждениями. Солнце теперь добавляет жёлто-оранжевый оттенок всему, к чему прикасается лучами.

По этой аллее идёт старик. Медленно, вялой походкой, опираясь о трость, он почти шаркает то одной, то другой ногой. Пиджак топорщится на выступающих лопатках сутулой спины и свисает на плечах, намекая на то, как усох его хозяин с тех пор, когда пиджак был впору. На голову старика почти до ушей натянута шляпа. Вообще, старик одет не по погоде – пожилые люди вечно кутаются, даже при ярком летнем солнце.

Он прошёл уже более половины аллеи, затратив не менее получаса, и успел утомиться. Потому, приметив скамеечку, присел на неё передохнуть. Старик выставил перед собой трость, опираясь на неё двумя руками, а подбородком – в руки. Со стороны могло показаться, что на скамейке сидит пустой костюм, а над ним висит шляпа. Так старик сидел и смотрел перед собой, о чём-то задумавшись. В парке было пусто, и его ничего не тревожило.

Старик уже почти погрузился в дремоту, когда услышал мерный неспешный стук женских каблучков по дорожке. Он открыл глаза – перед ним прошла молодая женщина. Это была женщина среднего роста, с распущенными вьющимися волосами ниже плеч, одетая в лёгкое платье, выгодно подчёркивающее её фигуру. Именно с таких женщин стоило бы ваять статуи богинь плодородия и любви. Приподнятая грудь, сужающаяся талия, широкий крепкий таз, плотно обхваченный тканью платья. Платье, плотно обтягивающее грудь женщины, талию и нижний магнит мужских взглядов, свободно спадало ниже, так, что при каждом движении ногой дразнило возможностью приоткрыть тайну. Вид женщины при этом нисколько не был вульгарен, он лишь будил воображение, а сама дама была молода и красива.