Евгений Сивков - Как опоздать на собственную смерть

– Вы прибыли к месту назначения! – вежливо сообщил навигатор. «Приехали!» – подумал я. Время было ровно девять утра.

Огромное здание госпиталя почему-то находилось под серьезной охраной, но я не придал этому значения. Мне пришлось пройти два поста и подвергнуться детальному досмотру, прежде чем меня пропустили. Но это было не важно, главное – я оказался внутри. И тут я потерял пятнадцать минут – миловидная медсестра в регистратуре никак не могла отыскать в компьютере фамилию Савельев. Наконец она воззрилась на монитор в недоумении, после тихо поговорила с кем-то по внутреннему телефону, а потом, обращаясь ко мне, проворковала:

– Станислав Николаевич, подождите, пожалуйста, несколько минут. За вами сейчас спустятся.

Я честно попробовал ждать. Но мое эмоциональное состояние не способствовало спокойствию. Я думал о том, как в это утро мчался в госпиталь лишь с одним чувством – меня вела надежда. А сейчас от нетерпения просто колотило, ведь от отца меня отделяло всего несколько больничных коридоров. Конечно, если бы ситуация позволила мне бежать, то я бы бросился к лифту сломя голову. А так приходилось держаться. Минуты шли тяжело, а часто открывавшаяся дверь во внутренний холл тянула похлеще любого магнита. И вдруг ухо выхватило из прочих звуков нечто очень важное. Вторая медсестра подняла трубку и воркованием, точь-в-точь похожим на воркование первой медсестры, ответила звонившему:

– Москалев сейчас у себя. Да. На пятом. По коридору направо. Да. Пятьсот тридцать четвертый.

Я сделал шаг. Потом еще. И еще. Ловко проскочив в открывшийся проем, я оказался у лифта и чуть не разжал двери руками, чтобы поскорее попасть внутрь.

Я нетерпеливо выстукивал чечетку на корпусе мобильного телефона и торопил секунды, ожидая, когда же наконец закроются двери и начнется отсчет этажей. Они шевельнулись и медленно поползли навстречу друг другу.

– Поехали! – прошептал я и от нетерпения даже немного присел. И тут, к своему удивлению, я ощутил толчок. Только это было не движение вверх, это вновь открылись двери лифта, пропуская еще одного пассажира. В первый момент, стараясь не выразить свои эмоции посредством ненормативных выражений, я просто прикусил губу. Да так и замер, посчитав, что уж лучше вовсе ее прогрызть, чем дать возможность челюсти безвольно свалиться на грудь. Девушка встала у меня за спиной. Я почувствовал, как потеют ладони, а на лбу выступает испарина – понял, незнакомка смотрит на меня. Взгляд прожигал до костей, голова кружилась от аромата страсти, а ноги приклеились к полу, будто я наступил на жвачку. Я боялся пошевелиться, как кролик, загипнотизированный удавом. Всей кожей чувствовал силу ее взгляда. От нее исходило дыхание терпкой корицы, которое породило во мне желание сделать что-то такое, о чем потом, возможно, тысячу раз пожалею…

Внезапный толчок вывел меня из ступора, и я бросился вон, будто стараясь как можно дальше убежать от незнакомки и своих сумасшедших мыслей.

Я остановился у двери с табличкой «534». И застыл.

Кто-то тронул меня за рукав, и я обернулся. Передо мной стоял мужчина в белом халате. Он улыбался мне как старому другу.

– Станислав Николаевич Савельев?

Я кивнул головой.

– Это я вам звонил. Заходите!

Мужчина в белом коснулся карточкой электронного замка, дверь пискнула и пропустила нас в кабинет.

Доктор молча сел за свой стол, скрестил руки на груди и стал внимательно рассматривать меня.

Через пять минут я не выдержал.

– Не томите меня ожиданием! Скажите как есть! Вы даже не представляете, что я пережил в это утро, а вы сидите и молчите, просто глядя на меня! Говорите!

Врач, видимо, ожидал подобной реакции.

– Наберитесь терпения, молодой человек. То, что вам предстоит узнать, перевернет вашу душу. А может, и вывернет наизнанку. – Врач сделал паузу и тихо добавил: – И это вовсе не в переносном смысле!

– Говорите! – попросил я.

– Тогда… Ваш отец умирает…

– Это я уже понял утром. Или вы собираетесь тысячу раз повторять?

Врач пропустил сарказм мимо ушей и продолжил:

– Никто не знает, сколько ему осталось. Совсем недавно приборы зафиксировали необъяснимую полевую активность. К тому же его рука стала мягкой.

Я, не веря своим ушам, посмотрел на Москалева как на полоумного.

– Что значит мягкой? А какой она была?

– Тверже камня! – ответил врач так, будто у него спросили несусветную глупость.

– Хватит! Говорите все как есть! Или я ухожу.