Array Сборник - Хорошо ли мне жить? Сборник участников Международного литературного фестиваля фантастики «Аэлита»

Милая Марина! Что вы нашёптывали себе в горькие часы человеческого безразличия? Вас бросили все. Пастернак, как дряхлеющий налим, испуганно забился в житейскую тину, на шестерых накрыл стол красавчик Тарковский…

Наступило новое, безжалостное и несправедливое время. Вы не могли писать, пальцы не слушались, глаза замирали, не отличая предметы друг от друга… Только ангел мог слышать ваши стоны. Посидеть бы рядком с ангелочком-то да порасспрашивать крылатика, только где ж теперича его сыщешь?

– Нет смысла, – кто-то возразит мне, – писатель не услышит ангела, а читатель вряд ли поверит писателю – правда редко кажется нам правдивой.

– Да, – отвечу я, – непросто клёкот из мёртвой ласточки выплести…

…Крутится пластинка, толпятся «непоседы-электрончики» у репродуктора и хором поют про визборовские посиделки. Это, конечно, хорошо, да только с ним живым посидеть хочется! Вместе попеть и спиртик попить! А потом развернуться к костру настывшей спиной и, жмурясь над кружкой с янтарным кипяточком, шепнуть от сердца:

– Юр, спой любимую!

Стемнело. Я дописал текст, захлопнул компьютер и спустился на первый этаж. На часах, «разинув рот», застыла половина двенадцатого ночи. «Эх ты! – подумал я, оглядываясь на входную дверь. – Третий час собака скребётся в дом, а тебе и дела нет…»

Поясню: кормление и выгул питомца – моя ежедневная почётная привилегия. Жена снисходительно относится к нашему общему дворовому любимцу. Однако, как только речь заходит о коллегиальном участии в «собачьих тяготах», в ответ я слышу всякий раз: «Не женское это дело!»

Я вышел на крыльцо, секунд десять полюбовался выражением собачьей преданности и повёл пса на прогулку. Тотчас за калиткой Маркес (так мы его назвали) уткнул нос в прелую листву и принялся вынюхивать историю нашего деревенского околотка, перебегая с места на место по прикровенным ароматным дорожкам.

Не желая отслеживать собачьи причуды, я запрокинул голову и стал глядеть в небо. Звёздная полусфера походила на огромную кулису древних средиземноморских росписей. Отыскав Большую медведицу, я определил по направлению крайних звёзд ковша хозяйку галактического кружения – Полярную красавицу.

«Как велик и прекрасен мир, несмотря на наше очевидное общечеловеческое ничтожество!» – подумалось мне в ту минуту.

И всё бы хорошо, но моим астрономическим наблюдениям постоянно мешал какой-то посторонний предмет. Он засвечивал небесную картинку и создавал, как говорят, оптические помехи. Я старался не замечать «досадного влияния извне», но, повинуясь светопритяжению, не выдержал и повернул голову в сторону льющегося света.

То, что я увидел, потрясло меня до глубины души: огромный искрящийся совершенно белый диск висел в ночном небе! Так сверкал бы и царствовал «Чёрный квадрат» Малевича в пространстве белоснежного выставочного зала. Забыв о том, что наступила ночь, я чуть не крикнул на всю улицу:

– Мой Бог, это же луна!

Это действительно была луна. Как водопад, струящийся из десницы самого Бога, она рассыпала округ себя изумрудную лучистую массу, побуждая земное поместье к торжественной галактической бессоннице!

Вновь, будто днём, рождались тени. Их багрово-фиолетовые глубины проявляли то тут, то там причудливые абрисы предметов.

«Какая красота!..» – подумал я, натягивая поводок.

Маркес оглянулся. Он был явно удивлён моим странным поведением на прогулке. Как можно разглядывать что-то там наверху, когда на земле, прямо под ногами, столько интересного!

И тогда я ещё раз подумал: «Если старик Дарвин был прав, пёс наверняка заметил в небе хотя бы одну звезду. Однако, – я посмотрел в преданные глаза моего ушастого друга, – нынешняя прогулка ещё раз доказывает: что-то не так в этой странной теории естественной эволюции…»

Комфортабельная электричка выпорхнула из городских зарослей Мадрида и на скорости двести с лишним километров в час нырнула, как угорь, в тину бесконечных испанских степей.

К слову, в Испании нет понятия «бросовая земля». Все земли страны, даже самые, казалось, безжизненные каменистые плоскогорья, разбиты на строгие прямоугольники и распаханы селянами.