Соня Кляйн - Энтропия

– У меня такого не будет просто потому, что я – не ты, – сухо сказала она, пытаясь сделать голос увереннее. – Моим детям не будет стыдно.

Эти слова прозвучали слишком резко – она даже не узнала собственный голос. Неле захотелось сжаться в комочек, уменьшиться до размеров горошины. А лучше – манного зернышка. Это была просто жалкая попытка сохранить лицо.

– Пусть так, – пожал плечами Корнелий. – Не важно, какие у тебя убеждения. Но и ты однажды поймешь, каково это – когда твой ребенок идет против тебя. Дети не должны предавать родителей.

Нела отвернулась к окну, чтобы отец не увидел в ее глазах того, чего не должен был увидеть. Ей вдруг стало невыносимо холодно, хотя в машине отопление работало даже слишком хорошо. Наконец она проговорила:

– Я не предавала тебя. Я просто не согласна с тобой, и это мой выбор.

Она тщательно выбирала слова, чтобы отец не заподозрил ее в слабости. Корнелий, кажется, хотел что-то сказать, но только бессильно покачал головой.

– Осторожно! – вскрикнула Нела, когда на дороге мелькнула тень и исчезла под колесами.

Корнелий наконец поднял голову. Нела бросилась к окну и увидела резкий, размазанный по дороге темно-красный след и серые клочки, исчезнувшие под колесами следующей машины.

Корнелий молча смотрел вперед, на дорогу, не мигая. Затем он, не поворачивая головы, задумчиво спросил, словно бы ни к кому не обращаясь:

– Скажи, я действительно заслужил этот позор?

Нела застыла. Потом снова медленно, словно ощущая скрип, повернула голову назад, но в заднем окне, конечно, был только слепящий свет фар едущей следом машины. А вокруг – темнота.

– Пап. Кажется, ты сбил кошку. Или голубя…

Нела вжалась в холодное бежевое сиденье и так же, не мигая, смотрела на отца. Корнелий не отреагировал на ее слова. Несколько секунд звенящая тишина скребла коготками по ушным перепонкам. Фонарей впереди стало меньше. Машина выехала с центральных улиц Сиэтла, начались сонные изнеженные особняки и таун-хаусы Медины, спрятавшиеся в ночном тумане озера Вашингтон между многолетними вечнозелеными деревьями.

– Скоро ты пойдешь в Лабораторию.

Нела вздрогнула от голоса отца.

– Что?

– Ты будешь ассистентом медицинского аналитика, миссис Робертсон. Ты же знаешь ее?

Нела замотала головой:

– Что за хрень?! Это что, такое извращенное наказание? Что мне там делать?

Отец опустил стекло окна и сухо проговорил:

– Воспринимай это как хочешь. Иначе отправишься в закрытую школу в Луизиане. Или в Джорджии. Где все молятся и с утра идут подметать школьный двор. Я предпочту вообще тебя не видеть, чем смотреть на то, что ты творишь.

– Но…

– Ты что-то еще хотела сказать? – перебил ее отец.

Нела с тоской посмотрела в окно. Стыд, как ни странно, исчез без следа, оставив привычное чувство обиды на отца. И несмотря на то, что новость совершенно выбила ее из колеи, Нела немного даже успокоилась: ей действительно не за что стыдиться. Отец сделал все, чтобы она его ненавидела. Облегчение было каким-то неестественным.

– Ты сбил кошку, пап. Только это.

Они приехали домой, Нела молча вышла из машины, захлопнув дверцу, и не оборачиваясь прошла к дому. Двухэтажный классический особняк с видом на озеро утопал в зелени столетних кедров и Орегонских сосен, склонившихся над крышей и мощенной дорожкой, застилая ветвями холодный свет плоских грунтовых фонарей, спрятавшихся в траве газона.

Войдя в свою комнату, Нела остановилась, устало глядя в черноту окна, затем обернулась, чтобы проверить, закрыта ли дверь. Дверь была заперта, и Нела медленно села на кровать. Не включая свет, она набрала номер Кевина. Его мать должна была его забрать еще раньше, так что он уже наверняка был дома. После долгих гудков Нела с сожалением нажала «отбой» и с ненавистью покосилась на дверь, за которой были слышны тяжелые шаги отца.

Наверное, сейчас он готовит себе крепкий кофе с долей коньяка, как делает всегда, когда поступки дочери его не радуют. Проще говоря – часто. Или же пьет чистый крепкий кофе, ведь сегодня наверняка шума будет больше, чем покажут в сми. Кому же выгодно выставлять напоказ собственную несостоятельность… Именно поэтому Корнелий так обеспокоен. Страшно потерять такую должность – с высоты всегда падать больно. Корнелий взволнован, хоть и умеет скрывать это. Нела снова ощутила жжение в груди – предательское чувство вины. Она не хотела причинить вред отцу, никогда не хотела, как бы сильна не была ее ненависть к Корпорации. Ей вдруг стало страшно, что же будет, если ее отец лишится своей должности. Он не переживет этого…