Александр Ступин - Одинокий

Вот и рассуждал он: «Ситуация непростая. Ребёнок брошен цыганами, прижился в дачном посёлке. Странный на вид был младенец. Стали его звать «домовым». Стало быть, нечистым. Но домовые, лешие, кикиморы, анчутки, и прочие, прочие – это ж всё язычество. Скажут: «Ну вот, дожил архиепископ, в язычество ударился». Проходу не дадут. Телевидение, газеты, университет… Домовых нет и быть не может. Да, нет и быть не может…» Владыко встал бодро с архиерейского кресла с резной спинкой и подлокотниками и, перебирая пальцами чётки, прошёлся по кабинету, размышляя вслух далее: «Домовых быть не может – это всё суеверия, отголоски язычества, «бытовое язычество». Но если так, священник не нарушает никаких правил, привлекая этого странного парня. Не нарушал, не нарушает, и даже более того, пригрел сироту… Пригрел сироту, пригрел… А вдруг окажется, что змею на груди? Вдруг, и… Даже представить, что будет, и то оторопь берёт…»

Феодосий подошёл к столу и налил из графина воду в высокий стакан, пил долго, небольшими глотками, размышляя и успокаиваясь: «Запретить, запретить, потому что… Раньше при крупных храмах отставные солдаты служили за небольшую плату. Вышел бы такой старый солдат и голосом, не терпящим возражений, гаркнул: «Приказано не пущать! Иди подобру-поздорову!» И всё. А кто там приказал, какой со служивого спрос? В полицию обратиться? А сегодня на полицию какая опора? Денег запросят за охрану, а при конфузе сдадут с потрохами, да ещё от себя добавят». Допив воду, он поставил стакан и вновь сел в кресло. «А поеду я, посмотрю на него. Поеду. Ну любопытно же. Потом и решу. В конце концов, мне самому интересно… По-человечески. Боюсь разочароваться. Может, просто уродец какой-нибудь, «дитя воскресенья», родители – пьяницы. Так бывает, бросили дитя. Что им, живут так, что и скотина так не живёт, всяк о потомстве своём печётся».

Отец Иоанн тихо сидел на стуле и наблюдал за архиепископом. Он понимал направление мыслей и сомнения его. Были мгновения, когда хотел произнести: «Да валите, если что, всё на меня, Владыко. Ну отправите меня, непутёвого, в дальний приход…». Но не сказал. Если что случится, он и без этих слов своё получит: «Тележка будет маленькая, но тяжёлая».

– Вот как мы поступим, отец Иоанн. Съезжу я к тебе. Самому любопытно. Знаешь, мне всегда была любопытна притча о Женихе. Я ведь, признаюсь, до конца её так и не понял. Почему «званые не явились»? Нужно было шоу, с треском, с блеском молний или наоборот, закрытость, клуб для особо приближённых? Ведь явись они, прознай, кто их зовёт… Почёт, венки, возлежание, курение масел, жертвы. И разговор был бы с теми, кто понимает, что такое власть, как вести за собой массы, как их организовать. Не было бы столь многих жертв и отклонений, противоречий и войн. Почему? Почему интеллектуалы отвергли «правду жизни»?

– У «золотого тельца» было теплее? – предположил Иоанн. – А потом, философствующие и сами власть не прочь иметь над умами. Дьявол знал, чем человека зацепить: начал с интеллекта в раю, а на земле предложил власть.

– Но не может быть, чтобы не нашлось никого. Рыбаки, пастухи, землепашцы… Простые, неграмотные, мало знающие, малоспособные, мало расположенные к познанию, плохо обучаемые получили из рук Иисуса Христа Благую весть и, с трудом разжёвывая её, двинулись учить язычников, среди которых были великие полководцы, ученые, композиторы, поэты! Почему они?.. Вопрос для меня. Вот искушение опять, прости Господи… Услышит кто, точно попрут меня. Но ты же не предашь, нет, отец Иоанн? Верю, потому и философствую при тебе. Идите, я к вам приеду.

Поп приложился к руке архиепископа, тот благословил его. На том и расстались.

К тому времени банный уж прописался в храме. Проповеди слушал. И очень ему понравилось там. Особенно любил праздники и крестные ходы. Если на колокольне кто и был чаще других, так это тоже парнишка. Как его природа языческая с христианством сочеталось, никто объяснить не мог. Только стал он меньше проказничать и всегда, когда к церкви подходил, крестился. Хотя все знали, что обряд крещения он не проходил. Батюшка был известный либерал, но здесь что-то его останавливало. Хотя говаривал, дескать, этот «нечистый» иного христианина в благочестии за пояс заткнёт.

Тем временем в деревне нашей произошли новые события. В лихие времена колхозы-то позакрывала московская власть. Двери на распашку, дескать, получай, мужик, полную свободу, наконец. Народ от счастья такого и запил. А что? Привыкли ведь работать по приказу. А тут – волю дали, что хоть, то и делай.