Наталья Антарес - На орбите судьбы

За минувшую ночь картинка возникла на том же самом месте, притом, неизвестный живописец, похоже, усовершенствовал технологию, и нанес причудливую вязь из переплетенных между собой линий каким-то особым составом, потому как вчерашний растворитель упорно отказывался удалять разноцветный рисунок. Пришлось получать у Степановны нож (видели бы вы ее взгляд, когда я обратилась к ней с подобной просьбой) и механически отскребать творение доморощенного Пикассо, стараясь еще при этом до минимума сократить количество царапин на стекле.

Последующие два дня я начинала рабочий день с одного и тоже утомительного занятия, предварительно выслушав от Степановны подкрепленный нецензурной лексикой выговор. На третий день все это перестало меня доставлять, я поняла, что дальше так продолжаться не может, и единственный способ избавить себя от ежедневных мучений, это выследить ночного злоумышленника и сдать его органам правопорядка за хулиганство и порчу государственного имущества.

ГЛАВА IV

Когда первоначальные эмоции, немного схлынули, я все же решила не горячиться и лишний раз не напоминать полиции о своем существовании. Несмотря на то, что я регулярно отмечалась в участке и ни в каких антиобщественных деяниях за последние три месяца замечена не была, блюстители закона видели во мне исключительно второсортного члена социума, и в их взглядах неизменно читались откровенные сомнения в моей благонадежности. Доказывать свое твердое, как лобная кость, намерение никогда впредь не сворачивать с тернистого пути исправления я старалась в большей степени делом, чем словом, и в продолжительные диалоги со стражами закона целенаправленно не вступала, поэтому перспектива на пальцах объяснять участковому инспектору свой коварный план поимки любителя «наскальной живописи» меня не особо прельщала.

В общем, посвящать в свою затею я никого не стала, честно доработала до вечера и, угрожающе взмахнув напоследок внушительного размера ножом, позорно низложенным до выполнения роли банального скребка, отправилась домой с прочно засевшей в мозгу мыслью вернуться на потенциальное место преступления к наступлению темноты. При встрече с неизвестным вандалом я предполагала на сегодня ограничиться устным предупреждением, и долгую дорогу в общагу мне великолепно скрасило самозабвенное сочинение пламенной и цветистой речи, насыщенной изящными вкраплениями из разряда табуированных выражений.

Смыться под шумок из дома, мне, что называется, сам бог велел. К тетке Василисе приперлась очередная подруга, благоухающая обильно выступившим на жаре потом, и моя благодетельница уже накрывала на стол. Всю жизнь тетка отпахала на Перовском заводе, откуда в прошлом году и вышла на пенсию, и все ее подруги автоматически являлись еще и товарками по какому-то страшно вредному цеху, отнявшему, по их собственным словам, к чертовой матери все здоровье. Судя по тому, что потерянное здоровье тетка и компания при случае активно поправляли с помощью спиртосодержащих жидкостей, невыносимые условия труда заключались в основном в повышенном содержании радионуклидов.

Нюрку в случае подобных посиделок срочно отправляли в комнату «зубрить тесты», но так как моей юной сестричке было прекрасно известно, что от находящейся в подпитии мамаши можно ни за что ни про что схлопотать смачный подзатыльник, она первой проявляла инициативу, звонила кому-нибудь из одноклассниц и сломя голову неслась из дому прочь. Вникнуть в суть экзаменационных заданий под громкий аккомпанемент пьяных разговоров «за жизнь» Нюрке было также тяжко, как и таракану скрыться от направленной струи дихлофосового спрея.

Я в теткиных застольях, естественно, не участвовала, и, пользуясь временным отсутствием Нюрки, обычно оккупировала старенький компьютер, системный блок которого завывал так, будто вот-вот собирался взлететь, и старательно портила зрение перед безнадежно мерцающим монитором.

В этот вечер мне по всем признакам предназначалась тождественная участь, однако, у меня впервые появились собственные планы, о чем я кратко уведомила безразлично кивнувшую в ответ тетку, и похватав со стола пару бутербродов, избавила обсуждающих невыразимую тяжесть бабьей доли собутыльниц от своего непрезентабельного общества.

– Римма, ты куда? – запоздало удивилась Нюрка, наложившая зачем-то столь яркий макияж, что по-своему симпатичные черты ее румяного лица совершенно потерялись под толстым слоем косметики. Без оранжевого жилета сестренка видела меня исключительно в домашней обстановке, и сейчас искренне недоумевала, куда это я намылилась мало того, что на ночь глядя, так еще и в «гражданской» одежде.