Анастасия Стрельцова - Убить Альваро. Вернуть Альваро

– Полечить тебя маленько, смотри – избитый весь, – буднично ответила Гликерия.

Она поставила его на ноги посреди небольшой комнаты, скорее кладовки. Вдоль стен стояли стеллажи, заполненные коробками и банками с консервами.

Удивительно, как заботливые руки и тихий голос делают человека красивым! Большегрудая, со слоновьими ногами Гликерия обработала порезы и царапины Альваро, уложила на мягкий соломенный тюфяк, накормила рассыпчатой кашей, обильно сдобренной сливочным маслом, и Альваро провалился в глубокий сон, словно в наркоз.

Пробуждение было таким же, как после длительного забытья. Горло саднило осколками разбитого стекла. Казалось, что он дышит, извергая сухой дым и пламя. С усилием разлепив глаза, Альваро осмотрелся вокруг. Он уже был не в темной складской комнатенке, а в светлой комнате с небольшим окном. Тощая ситцевая занавеска, выцветшая от многочисленных стирок, пропускала пыльный свет.

В комнату вошла буфетчица. Она положила ему на лоб холодное полотенце:

– Лежи. Отдыхай. Жар у тебя сильный.

Альваро покатал сухой кадык, пытаясь что-то сказать, но лишь зашипел.

– Пить хочешь? – догадалась буфетчица и приложила ему ко рту холодную миску, из которой он, словно кот, вылакал несколько глотков ледяной воды.

К вечеру жар спал, и он смог немного поесть.

Гликерия заботилась об Альваро, как о младенце. Ничуть не смущаясь, она раздела его и обтерла мягкой мокрой губкой, напевая при этом странную протяжную песню:

– Отдадут тебя замуж, во деревню чужую, во деревню чужую, что не видно отсюда. Мужики там все злые, топорами секутся, а по праздникам там дождь идет и по будням…

– О чем эта песня? – спросил Альваро.

– О жизни в стране ПаФе.

– Почему же дождь идет?

– Так это слезы людские. У нас так часто плачут, что все время дождь идет. У нас и приметы такие: если перед поездкой идет дождь – к легкому пути, если ребенок родился в дождь – к счастливой судьбе. Если во время свадьбы дождь – значит, молодым жить не тужить.

– По вашей логике, – сказал Альваро, – если в стране ПаФе все время идет дождь, то все должны быть счастливы.

– Так и есть, – со вздохом ответила буфетчица. – Мы живем в самой счастливой стране мира.

– Да уж… – только и смог выдавить из себя Альваро.

Гликерия, она же буфетчица, погладила его по голове и достала из-под стола, покрытого льняной желтоватой скатертью, огромную бутылку с мутной жидкостью.

– Что это?

– Лучшее средство для поднятия духа и укрепления чресел, – ответила она и добавила: – Сама гнала. Чистый, как слеза младенца, нектар.

– С него все и началось… – жалобно попробовал протестовать Альваро.

– Началось все с твоей дурной головы. Жил бы себе припеваючи, так нет же ж, надо было хлебнуть страху так, чтобы нервы в узел.

– Я не жалею, хотел помочь.

– А чем тут поможешь? Помогать надо тем, кто этого просит. А у нас половина населения считает, что все хорошо, а стена – лучшее, что со страной случилось. Ее из космоса, говорят, видно.

Гликерия налила два полных стакана жидкости, затем откинула полотенце, под которым на столе оказалась большая деревянная доска с закуской.

– Пей, не раздумывай. Без этого у нас люди с ума сходят.

– Как говорят… ваше здоровье?..

– Да. Здоровье тебе пригодится, – ответила она и залпом выпила, следом уткнувшись зашмыгавшим носом в рукав белого халата.

Альваро поначалу медлил, но все же осушил разом стакан, глотая обжигающую жидкость. Горло свело спазмом, лишая дыхания. Но затем приятное тепло разлилось по телу, глаза наполнились слезами – и к нему пришел зверский аппетит.

Честно говоря, он не чувствовал вкус еды, глотал практически не жуя, вгрызаясь зубами, словно голодный пес. Гликерия снисходительно посмеивалась, подливая самогонку уже по четверти стакана.

Почувствовал вскоре прилив тошноты, Альваро откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Жить будешь… смотри, как быстро в себя пришел, – сказала буфетчица.

– Я обожрался, мне дурно, – выдавил Альваро.

– Вот теперь, на сытый желудок, можно и о деле поговорить, – серея лицом, сказала Гликерия.

Ее лицо, лоснящееся румянцем на фарфоре, приобрело вид старой черно-белой фотографии, и будто все вокруг – и занавеска в мелкий цветочек, и пахнущий теплым сеном тюфяк, и выскобленный дощатый пол – все стало пыльным, потертым, полусгнившим.

Альваро поежился.

– Так что? – спросил потухшим голосом.

– Как в сказке: надо идти родине служить. Иначе не видать тебе моря, как своих ушей. Только на фотографии.