Радомира Берсень - Не обижайте женщин. Часть 2

– Пусть лучше будет звонкий смех, чем рожа страшная как грех!

Посетители кафе немедленно разразились хохотом, кое-кто даже захлопал остроумцу. Алекс ощерился, вскочил, уронив стул, и схватил того за грудки. Взвизгнула какая-то женщина, началось беспорядочное движение. Тем временем, Алекс, коротким движением всадил мужичка поясницей в край стола, затем с короткого размаха дважды ударил того по лицу. На его руках повисло два официанта, на безопасном расстоянии девушка-официантка уже торопливо что-то говорила в телефон.

– Алекс! – Ромулла настойчиво подергала мужа за рубашку на спине. – Пойдем, слышишь? Она вызывает полицию. Я заплатила. Давай, давай, бегом!

Алекс нехотя выпустил юмориста, который двумя руками держался за окровавленное лицо, всхлюпывая разбитым носом. Коротким раздраженным движением стряхнул с себя официантов, которые немедленно расступились в стороны. Алекс позволил испуганной Ромулле взять себя под локоть и утянуть в сторону парковки. Сев в машину, Алекс закрыл глаза и принялся глубоко дышать – этому приему его научила психоаналитик. Она работала с Алексом, пока тот не вышвырнул бедную женщину из кабинета, сломав ей при этом руку. Ромулла пихнула его локтем:

– Чего сидишь? Вот-вот полиция подъедет, слышишь?

Где-то неподалеку уже завывала патрульная машина, этот звук глухим эхом заполнял пространство вокруг, накатывая будто цунами. Алекс поспешно вцепился в ключ зажигания и оглянулся. Ромулла благоразумно молчала, не мешая ему выруливать с парковки. Молчала она и все то время, когда они ехали домой. Войдя в квартиру, Алекс круто развернулся и больно ткнул Ромуллу пальцем в грудь.

– Ты! Ты виновата в этом! – Крикнул он ей в лицо. Он шумно сопел, лицо налилось багровой краской.

– Эй-эй, полегче, – возмутилась Ромулла, предусмотрительно делая шаг назад. – Я, что ли, заставляла того человека смеяться? Да и ты тоже хорош, мог бы не психовать …

Продолжить она не успела – окончательно разозлившийся Алекс что было силы толкнул ее на пол, и принялся пинать ногами. Ромулла съежилась, закрыв голову руками. Алекс действовал молча, ожесточенно, стараясь попасть по самым болезненным местам. Минут через десять он выдохся и ушел, схватив ключи от машины. Ромулла со стоном расслабила тело и осталась лежать, глядя в потолок.

– Вот идиот, – флегматично произнесла она. Затем ощупала себя – мда, придется завтра надевать длинное закрытое платье. Впрочем, это придавало ее силуэту некую хрупкую женственность, так что все коллеги мужского пола начинали истекать слюнями, а женского – тихо ненавидеть ее. Лежа на полу, она размышляла: похоже сегодня Алекс зол как никогда. Обычно он дает ей лишь пару пощечин или болезненно пихает в бок. А раз уж он дошел до такого … К тому же, когда он в приступе психоза убегает на улицу, то обычно не берет ключи от машины. Если он собирается ездить по городу – значит он завелся сильнее, чем обычно. Что ж. Пожалуй, скоро он свое получит. Наверное, уже пора.

Она осторожно встала и тщательно навела порядок в квартире. Затем пошла на кухню и вытащила ключи из банки от кофе (Алекс ненавидит кофе, потому что придерживается здорового образа жизни. Так что о ключах он ничего не знал). Заперев квартиру, Ромулла поднялась на самый верхний этаж, небрежно таща на плече здоровый мужской рюкзак. Здесь она отперла старую исцарапанную дверь и вошла в квартиру. Этот притон хозяйка пыталась сдать уже давно, но потенциальные квартиросъемщики, в ужасе от грязи и разрухи, раскланивались и не возвращались. Ромулле же было все равно. Она снимала эту квартиру вовсе не для того, чтобы жить здесь. Хотя иногда она сюда уходила переночевать, наплевав на тараканов и ободранные засаленные стены, если муж слишком уж буйствовал. Но только переночевать – не больше.

Оглядевшись, она бухнула рюкзак на пол и принялась извлекать из него разные вещи: странного вида карандаш, толстенный, грязно-бурого цвета, серые сальные свечи, какие-то лохматые тетради, несколько причудливых бронзовых вазочек и многое другое. В единственной комнате этой квартиры не было ни одного предмета мебели – ее это устраивало, к огромной радости квартирной хозяйки. Поэтому, расположив на полу прямо по центру комнаты компас, она принялась вырисовывать вокруг него линии карандашом, оставлявшим следы цвета запекшейся крови. Убрав затем компас и постоянно сверяясь то с одной, то с другой тетрадью, она дополнила рисунок надписями и расставила вазы – точно на острых лучах, прерывающих контур рисунка. Монотонно напевая вполголоса одну и ту же фразу, Ромулла заполнила вазочки – каждую из отдельной бутылочки, отчего комната наполнилась затхлой вонью. Свечи расположились по контуру круга, который разделял изображение на две части, внутреннюю и внешнюю. Удобно сев за тускло коптящими свечами, Ромулла тяжелым жестом подняла руки ладонями вверх и запела уже громче, раскачиваясь в ритм пению. Полуприкрыв глаза, она тщательно выговаривала слова на языке, который был неведом никому в этом мире. Пламя свечей вдруг сильно вытянулось вверх, до самого потолка, сильно истончившись, и теперь оно выглядело как колеблющиеся золотисто-кровавые нити, которые очерчивали внутренний круг будто частокол. Бордово-коричневые линии на полу тускло засветились, разгораясь все ярче, пока не стали пронзительно алыми. Тьма в комнате заполнилась запахом горящего сала, запекшейся крови и удушливо-серного зловония. Все дрожало, мерцало, воздух загустел, завибрировал. С еще большим напряжением, будто поднимая что-то тяжелое, Ромулла подняла ладони выше и властно позвала: