Хроники Мировой Коммуны

– Хорошо, тогда пробуем так, – ​цесаревич сел на кровати. – ​Собираем всех причастных к проекту в каком-нибудь маленьком городке на Волге. Строим научный центр за семью заборами, где все они должны будут трудиться безвылазно. И туда же – ​все мыслимые удовольствия: девок, хорошую выпивку, кокаин, театр какой-нибудь небольшой устроить, что там еще ученые любят? Ах да: еще ставим жесткие сроки по результатам, и если не уложатся – ​всех расстрелять. То есть расстреливать не будем, конечно, но надо, чтобы они поверили. Ядерные бомбы необходимы неотложно, пять лет – ​крайний срок.

– Ваше Высочество, – ​впечатленный Лаврентий снял пенсне, проморгался, протер стекла, нацепил обратно. – ​Для этого нужны другие, совсем другие полномочия. И мне, и…

– Ваше высокоблагородие, побойтесь бога! – ​в притворном ужасе перебил его цесаревич, весело подмигивая госпоже Аделинг. – ​Мы не на Балканах, в конце концов, а в Петербурге табакерки и шарфы уж сто лет как вышли из моды. Впрочем, это дело завтрашнего дня. Что у нас с торжественным приемом – ​все готово? Мой верный народ горит желанием поприветствовать меня как следует? А что там с террористами? Не протянут они свою кровавую лапу к моей августейшей особе?

– Это кабинетный разговор, ваше высочество, а не… – ​на пару секунд Лаврентий запнулся, – … опочивальный.

И в этот момент госпожу Аделинг посетило очень скверное предчувствие. Не потому что ее еще ни разу не выставляли за дверь при серьезном разговоре (разговоры особо секретные при ней цесаревич попросту не начинал). И не потому что от голубых мундиров несло мерзостью и предательством за версту. Просто – ​отчетливое ощущение, что хорошим этот день не закончится, и при этом предельно ясное понимание, что повлиять она ни на что не способна. Чувство не только страшное, но и до слез обидное и досадное.

Тем не менее, Sophie сдерживала слезы до тех пор, пока одевшийся цесаревич и жандарм не закрыли за собой дверь.

– Так, и что это у нас? – ​Ясмина приложила ухо к массивной стальной плите и стукнула кулаком. – ​Тоооолстая, – ​внушительно заметила она.

– Да что ты говоришь, удивительно прямо, – ​саркастично отозвалась Ю. – ​А мы думали – ​это просто кусок жести кто-то прилепил для виду.

– Так это вообще дверь? – ​я тоже не удержалась, провела здоровой рукой по стыку между плитой и стеной. Подогнано идеально, да. А так – ​несколько разочаровывающий результат. После позолоченных замков, мин-ловушек, после загадочных документов из архивов Временной администрации, в которых упоминался таинственный «объект три-полста-четыре», мы в итоге пришли к здоровенной металлической двери размером где-то два на полтора, примечательной полным отсутствием видимых запорных механизмов.

– Дверь, да, – ​отозвалась Лу, подкатывая тележку с оборудованием. – ​Правда, открыть ее можно только изнутри. Что больше всего и напрягает.

Я в это время пальцем чертила на пыльной поверхности знак биологической угрозы. По инструкции, увидев малейшие признаки связи объекта с разработкой оружия массового уничтожения, нам следовало свернуть все работы и немедленно уведомить местные власти.

– Это вряд ли, – ​Лу подошла и бесцеремонно крест-накрест перечеркнула мое творчество. – ​Ты не заметила, мам, что здесь напрочь отсутствуют какие-либо надписи? Не то что указатели для идиотов – ​даже в щитовой на кнопках ни единой буквы.

– И? – ​потребовала я продолжения.

– Понятия не имею, что это может означать. Либо что-то до смерти ужасное, либо что-то ужасно тривиальное.

– Большая, ну большая, признайся, что ты растерялась, – ​Ясмина ткнула Лу в бок. С таким же успехом она, впрочем, могла бы стучать по стальной плите.

Из этих двоих получился бы неплохой комический дуэт. Высокая, под метр восемьдесят пять, спортивная шведка с мужским разворотом плеч и приличной мускулатурой, с ежиком коротко стриженых обесцвеченных волос и с неизменной благожелательной улыбкой сытой белой медведицы. А партнером у нее – ​парижанка с манерами гамена старых времен, с копной ярко-красных дредов и проколотыми по всему периметру ушными раковинами, ростом чуть выше полутора метров, но благодаря своей подвижности в каждый момент времени занимающая втрое больше пространства, чем положено при ее скромных габаритах. Настоящее имя Лу было Анна-Ловиса, или Анна-Луиза, как произносят в Западной Европе. Ясмина при первом же знакомстве заявила ей, что от этого имени невыносимо пахнет кринолинами, и она как убежденная плебейка не может так обзывать свою напарницу и подругу. Так и появилась на свет Лу. Я в свое время пыталась выяснить у Ясмины, что же она подразумевала под «пахнет кринолинами», но та неизменно отвечала, что кринолины – ​это что-то типа дорогих духов. Дразнится, конечно же, кто ей поверит? Все-таки парижанка останется парижанкой, даже с биографией и ухватками Гавроша.