Сергей Надымов - Калейдоскоп

Она не могла винить Андрея ни в чем, потому что сама практически не помнила Исход. Нет, оставались какие-то смутные образы, размытые эмоции, но практически весь путь после первого их осколка и до самой Долины превратился для нее в бесформенное серое месиво, из которого невозможно было вычленить ничего конкретного. Оставались рассказы других людей, редкие фото и видеоматериалы, которые они донесли до Долины, но она не слушала первых и не просматривала вторые.

Возможно, Парацельсы могли решить эту проблему, но Ирина не хотела даже думать о том, чтобы сделать это. Это ее слабость, ее трусость, и она не собиралась с нею расставаться. Пусть в ее памяти будет спина Андрея, к которой она прижималась, слыша его хриплое, прерывающееся дыхание. Пусть там будет безмерное чувство благодарности к нему, которое пришло вместе с пониманием, что она будет жить, что Исход окончен.

– Не знаю. Мне иногда кажется, что я могу только жаловаться на то, как меня не устраивает все вокруг. Это высокомерно, я понимаю. А еще хуже – вести себя снисходительно. Я бы сказала, это высшая форма гордыни. Просто, я не уверена, что хочу столкнуться с разочарованием, если мои мысли подтвердятся.

– Такой монолог половина Поселка не поймет, Ир. Если ты не местная интеллигенция, то я не знаю, кто еще.

– Ой, не подлизывайся. Это все чрезмерное общение с Лекторами, и оно доступно каждому.

Ирина ввернула это не для красного словца. Со временем, у всех жителей Долины действительно постепенно изменилась речь. Поначалу не так заметно, но чем дольше они здесь жили, тем явнее это бросалось в глаза. Она наполнялась новыми, порой весьма специфическими терминами и ранее не присущими людям оборотами речи, становилась более гладкой и какой-то усредненной. Ирина уже давно выдвинула теорию о Лекторах, и она, похоже, подтверждалась.

Чем чаще человек загружал информацию напрямую, тем сильнее менялась его речь, а значит, и мышление, потому что две эти вещи неразрывно связаны. И пускай сам факт таких изменений мог со стороны казаться чем-то не слишком значимым и даже позитивным, если задуматься об этом глубже, дело приобретало жутковатый оборот. Отчасти из-за него, Ирина уже достаточно долго не использовала Лекторы, и отговорила от этого Андрея, за исключением случаев крайней необходимости. То же самое она пыталась посоветовать Людмиле, но, как оказалось, кроме как в связи с их работой, та вообще не пользовалась Лекторами, как и Даниль. Ну, у того с усредненностью речи проблем никаких не наблюдалось. Иногда Ирина посмеивалась про себя, представляя, как корежит от его жаргона на собраниях Совета Александра и Тоню.

– А ты не прибедняйся.

Она фыркнула в ответ на эти слова мужа и повернулась к нему, встретившись взглядами. Кажется, говорил он абсолютно серьезно, по крайней мере, сам в это верил.

– Уломал, не буду. Но знаешь, даже с учетом всего, что я тут говорила про смягчающие обстоятельства, меня в целом удручают интересы наших соседей. И пусть это будет высокомерие, очень маленькое, я как-нибудь переживу. Хочешь пример? В Поселке есть машины, которые могут вылечить рак, СПИД, вырастить заново руку, а знаешь какой самый популярный запрос? Не смотри так на меня, да, я воспользовалась вашим монитором слежения, это твое дурное влияние. Так вот: увеличение груди и пениса.

– Знаешь, я бы, пожалуй, куда больше испугался, если бы запросов по лечению СПИДа, рака и отращиванию оторванных конечностей было больше, чем по писькам и сиськам. Но, если будешь настаивать, можно вынести это на обсуждение Совета, написать диссертацию по психологии. Вон, попросим Александра придумать какое-нибудь умное название, чтобы все звучало по-научному. Он, кстати, не увеличил? А то бы я предупредил Тоню, что опасность близится, и велик…риск, конечно.

Ирина не удержалась и коротко хохотнула, легонько толкнув Андрея в плечо пяткой. Вечно он превращал что-то серьезное в очередную скабрезность. Впрочем, сейчас это было к месте.

– Дурак.

– Ага. Но я тебя понял. И пока не знаю, что сказать.

– Да я тоже. Знаешь, это так тупо, но я ведь тебя даже не спрашивала раньше, а ты что-то не особо торопился поделиться. Ты ведь никогда особо не любил людей в целом, да и в частности далеко не всех, только что-то отдельное. Искусство там, кино, архитектуру. Но вот, настал тот самый момент, когда у нас есть только воспоминания о том, что ты любил больше всего. Все фильмы здесь, все картины и книги, – она указала рукой в сторону блока памяти, встроенного в стену под экраном. Эта маленькая коробочка, при желании, смогла бы вместить куда больше информации, чем на ней находилось. При ее повреждении, данные за тысячные доли секунды перетекли бы на первое попавшийся физический носитель Центра поблизости или в облако. – Мы больше не пишем, не строим, за редким исключением, а творчество свелось к попыткам максимально подогнать культуру Хозяев под привычные нам стандарты, но ты решил это защищать. Пусть по-своему, но ведь именно защищать. Что изменилось, Андрей?