Юна Летц - Привиденьевые

Только два человека из всего мира не принадлежали системе. Одним из них была бойкий татарский педагог английской словесности, которая наравне с инженером и его дождливой женой, не сыграет в этой стремительной эпопее никакой роли, кроме участия в общих сценах. Другим таким «свободным» человеком был Бах, свечной бизнесмен с девятого этажа, который сейчас рассказывает эту историю.

Не было ни намёка на ветер – каменное горячее утро. Бах с тяжёлой головой дошёл до автомобиля, открыл дверь и свалился на раскалённое сиденье. Жёлтый цвет атаковал. Летали назойливые жуколки в глазах. Обезвоживание организма чувствовалось в каждой клетке тела, язык высох и прирос к нёбу – длинный, как к небу прирос. Бах медленно включил зажигание, открутил окно и выехал в потусторонний мир – за тяжёлые металлические ворота посольства.

В пятницу была отходная у главного коменданта, публичный спиритический сеанс, хотели по-чуть «за хорошо долететь», а проснулись в понедельнике.

Бах бросил взгляд в сторону кафе с кручёными булками на рисованной витрине, но такая большая спазма выросла в горле – гигант. Отрыжкой бы выдавить гнилое изнутри, но щёлка вместо рта. Тошнота и покаяние. Завтракать передумал и поехал намерением на работу – в цех свечного заводика, где сегодня должны были выплавить новую партию восковых матрёшек.

Непонятно, почему все так ждали этих овальных кукол, но спрос на них среди местных жителей был поразительный, то есть, конечно, не машинами увозили, но покупателей было много. Нащупал телефон в боку, выдрал из кармана (вчера чем-то залил наверное – липко). Разорвал рот, порепетировал голос – неважный, но есть.

– Иса, как там всё? Нарисуй мне в этот раз макет с волосами… (Вот и отрыжка)… Говорю, сделай им волосы вместо этих твоих полу-ис-ламских платков. Да-да, я понимаю… Но сделай, да? Меня сегодня не будет. Присмотри там.

Тело не готово было начать трудовой день. Он повернул влево на развилке и двинулся по набережной. На навесе среди корней деревьев, где добродушный бедняк мастерил музыку (резал барабан из ветки и пел о том, как он режет барабан из ветки), Бах припарковался. Кинул две монеты музыканту: «Пой, но хорошо стереги». Потом он прошёл по голой суше до воды, сел на влажную землю, исписанную рисунками отлива, закрыл глаза и начал глубоко дышать. В правом боку орала израненная печень, сердце топало, желудок крутил свою депрессивную пластинку и только мозг, ублажённый мягкими волнами приливающей крови, работал в несколько мощностей.

Мозг перерабатывал настоящее, тащил сюда же будущее и в общую кучу сгружал прошлое. Бах сидел мягкотело на суше и в голове возникали эти эпизоды разных лет. Он вспоминал то время, когда только приехал в Африку. Ему нравилось оставлять машину на набережной и сидеть у воды. Он мог часами слушать эти ритмичные перекатывания грандиозных массивов разумной жидкости.

Четыре года уже прошло, как четыре жизни с тех пор, как он явился сюда по приглашению дальнего родственника, эмигранта какой-то своей собственной волны, который держал в пригороде небольшой свечной заводик и несколько сувенирных магазинов, где продавались свечи-слоны и свечи-женщины, свечи-дома и свечи-просто-свечи. Родственник был толковым бизнесменом, но несколько престарелым, детей не завёл, поэтому остро искал помощника для ведения такого светлого в прямом смысле бизнеса. Бах вспоминал сейчас, что принял это предложение, почти не раздумывая. Ему страшно хотелось попасть в Африку, вляпаться в это самобытное волшебство, изучить языки, заглотить песни, разгадать шифры пустынь и заглянуть в глаза дикому зверю. До этого пару лет он торговал матрасами в задрипанном магазине, успокаивая себя тем, что продаёт сны.

Он без сожаления оставил столицу, которую так и не покорил, так и не понял. Тот город, который издали казался совершенством, оплетённый тоннелями и зеркалами, так и затягивал внутрь успешными историями соседей и друзей, но внутри было тесно и грязно, внутри, в городе, и внутри в людях. Город придерживал новичка красивым зубом и просил подождать: «Вот сейчас, вот сейчас тебе повезёт», но ничего не происходило годами. Богатый просился на легенду, но бедный задыхался от испарений, глохнул от шумов, спал с огромным клопом на одной кровати. Это было такое расслоение уровней жизни, что Бах не стерпел – ему тоже хотелось легенд, как ему их хотелось! Но его жизненное пространство с каждым днём ужималось всё больше и больше и в конце концов превратилось в какую-то убогую плащ-палатку – вовсе не наряд супермена.