Андрей Канев: Один день после конца света

– А я бы не смог, – честно сказал Широков.

Механик грустно посмотрел на него, снял с плеча полотенце и исчез за дверью гальюна, громко и раздраженно хлопнув ею напоследок перед самым его носом.

Широков сидел за столом в просторной, заставленной по периметру застекленными шкафами с книгами и увешанной флагами каюте, лицом к двери. Терпеливо ожидая пока соберется вся команда, конечно, исключая вахтенных, он мрачно разглядывал собравшихся. Время от времени дверь открывалась и вновь прибывшие, автоматически, без лишнего пиетета, сперва суетливо, давно доведенным до автоматизма движением крестились на портрет Государя, висящем прямо над головой Широкова, и только потом занимали свои места. От этого казалось, что эти почести предназначались ему лично, что, возможно, и было изначально задумано неведомым проектировщиком этого Красного уголка.

Борис, чувствуя даже спиной исходящие от портрета сияние, величественно кивал каждому и безучастно разглядывал вошедших. Красный уголок – единственное на корабле место, где еще были целы все потолочные лампы, от этого помещение всегда выглядело светло и торжественно. Тем не менее даже здесь лампы горели вполнакала, от чего на лица людей падал излишне теплый, желтоватый свет, окрашивая их сморщенные, как залежавшиеся в погребе с прошлой осени овощи, лики. Иногда ему казалось, что мигающий свет был сродни трепетанию свечей в храме, а от крестящихся на портрет опоздавших сходство это многократно усиливалось.

Даже если бы он не знал каждого из них, и даже если бы совсем не разбирался в званиях, можно было легко догадаться об их занятиях, так как штатное расписание, подобно радиационному ожогу, давно и навечно отпечаталось на их лицах.

Ближе всех к нему, в первых рядах, расположился давешний механик Саша из БЧ 5 – теперь, при свете, было ясно, что утро он потратил зря – никакое умывание ему уже не поможет. Намертво въевшаяся в кожу масляная пленка придавала ему вид сильно исхудавшего от ревности мавра, а вечная печаль и нездоровый блеск в вечно воспаленных глазах говорили о том, что он так и не смог добраться до шеи своей возлюбленной. Заметив его взгляд, механик чуть заметно улыбнулся. Ничего мол, не дрейфь. Механик был одним из немногих, с кем Широков поддерживал отношения, несколько выходящие за рамки строевого устава.

Чуть поодаль, у закрытого шкафа с макетом их “Акулы”, расположилась сияющая оранжевым и недостижимая элита – абсолютно лысые, худые, безбровые и единственные из всех присутствующих с гладкими чистыми лицами старцы из дивизиона движения. И хотя мы, конечно, никуда не двигались, именно эти небожители отвечали за реакторы и турбины. В своих ярких на фоне потертых тулупов комбинезонах они действительно выглядели как высшая каста – жрецы, обслуживающие дарующее жизнь божество. Сегодня их было даже двое, хотя, как правило, и на такое ответственное мероприятие чаще всего приходил только один из них. Другой же всегда мог себе позволить какую-нибудь отговорку и проигнорировать это еженедельное собрание, направленное на поднятие боевого духа.

Сразу за жрецами восседал одинокий штурман – вот кому точно нечем было заняться последние двадцать лет. Исходя из того, что лодка давно никуда не двигается, да вообще такое событие уже невозможно в обозримом будущем даже в теории, он является на сегодняшний день самым не занятым человеком на судне. Но капитан сделал его своим первым помощником, и, невзирая на кажущуюся праздность, он обладает огромным и неоспоримым влиянием.

Всякая мелочь, вроде акустиков, электриков, механиков и прочей матросни скромно расположилась у правой стены. Слева, конечно, не сел никто. Попробовал бы хоть кто-то, что ли.

По отсеку носился легкий шелест голосов, сливающийся с привычным фоном тихо гудящей системы вентиляции. У выходных отверстий воздуховода трепетали трещотки из бумаги – боцман, помнится, сначала раскричался, но потом так и оставили, согласившись, что этом имеет определенный смысл. Кажется, придумал кто-то из третьей, минно-торпедной части, подсмотрев похожее решение в одном из древних фильмов. Во-первых, так всегда видно, работает ли вентиляция. А во-вторых, шорох тонких полосок бумаги напоминает шорох ветра в листьях деревьев, что не может не понравиться людям, не видевшим деревьев уже много лет. Постепенно такие бумажные листья появились на всей лодке и теперь проходя по отсекам, при небольшом желании и развитом воображении можно было себе представить, что совершаешь неспешную прогулку по осеннему лесу.