Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

– Я тоже не понимаю, – искренне ответила я. – Просто приходи, и мы обо всем поговорим.

– Хорошо, – вздохнула настоящая я. – На этот раз я действительно приду с сиреневым водяным пистолетом.

– Договорились, – сказала я.

– Помнишь же, если можешь, – ответила себе я.

На самом деле муж ничего этого и правда не помнил. Все эти воспоминания хранились у меня одной.

Какой ужас, думал муж изнутри меня, что происходит, почему я назначил ей свидание, зачем я это сделал, я же не хочу, я не хочу, я не хочу.

Я еле-еле заставила себя замолчать – только так я могла заставить его замолчать, перестать паниковать и пойти в офис. Ближе к вечеру муж пришел к выводу, что этот неожиданный выброс романтических чувств – его собственный (все-таки 14 февраля, праздник любви!), и в приподнятом настроении отправился в бар. Я угрюмо лежала на дне его чувств и поверхностно текущих мыслей, как Офелия на дне ручья. Я точно знала, что надо мной вот-вот проплывет труп моего врага.

И он будет плыть лицом вниз, так что я точно узнаю его.

У меня был соблазн залезть в мысли и воспоминания мужа, чтобы покопаться в них и понять, почему он решит убить свою жену именно в этот вечер, но я боялась, что он снова почует меня как нечто чужеродное и начнет весь внутри кричать. Мужчины – они слабые. Всегда кричат, когда в них подселяешься. Попробовал бы диктатор управлять страной через женские тела! Во всем мире уже давно установился бы агрессивный нейрофеминизм, а о диктаторах все бы забыли.

Я всего лишь хотела понять, что случилось. Я всего лишь хотела увидеть собственное убийство, как фильм. Я была уверена, что смогу это вынести, потому что я уже смогла вынести все, что было до этого.

Пусть даже хронологически это все было после этого.

Но тогда я так не думала. Я даже не анализировала странный момент с пистолетом. Я старалась вообще не думать, чтобы не волновать мужа и продолжать оставаться Офелией его тревожного, неведомого дна, населенного подводными рыбами, зеркальными карпами и коллекцией памятных задержек дыхания.

Я побуду свидетелем и уплыву, обещаю тебе, дорогой.

Вот я сижу в кафе и смотрю, как я пью коктейль «Черная лагуна». Вот я пью еще одну «Черную лагуну». Вот приходит она – настоящая я. Та, до которой я не дожила, спрыгнув с поезда ранней копией, не доплывшей до этого священного вечера. Мы пьем, мы даже целуемся. Она как-то умудрилась влезть в то платье. Я думаю, что она очень красивая и что, наверное, сегодня все-таки получится. Еще я думаю: сорок три вообще не старость, зачем я ей так сказал, почему я всегда говорю ей что-то неприятное про возраст – может, потому, что я сам боюсь старости, боюсь смерти, боюсь этого чужого голоса внутри, боюсь своих желаний, боюсь того, что позвал ее на свидание, как будто не желая этого. Боюсь ее с самой первой минуты, как увидел. Боюсь, что она сожрет меня и полетит дальше, сея смерть и вечную жатву, нескончаемый праздник урожая.

Я и правда начинаю немножко жрать мужа уже после первого коктейля. Я смотрю на себя и стараюсь не думать о том, что я себе, черт подери, не нравлюсь.

Да, я себе не нравилась. Моя прижизненная версия, оказывается, была совсем не похожа на меня теперешнюю. На меня настоящую (подумала ли я это? и если да, то почему? ). Вместо отважного нейронавта, врывающегося в тело и ткани диктатора и звенящий водонепроницаемый хард собаки, я видела не очень юную, не очень симпатичную, не очень интересную, не очень добрую женщину, которая ничего не понимала, ничего не понимает и, наверное, ничего не поймет. Но как только я осознала, что проникаюсь брезгливостью к самой себе, муж снова уловил эту мысль, и весь затрясся внутри и снаружи, и уронил стакан, и я снова притаилась. Мне было важно досмотреть этот фильм до конца.

– Пьяный уже, – говорю настоящая я. – Отличное свидание. На, попей минералочки из пистолетика. Я минералочки туда налила. Со вкусом малины и лайма. Как чувствовала, что ты будешь в говнище.

– Мне плохо, – говорю я, продолжая не думать и смотреть этот фильм. – Я сейчас вернусь.

И она говорит:

– Можешь не возвращаться. Все как всегда.

И я иду в туалет, включаю воду и опускаю под воду голову. Между краном и раковиной совсем немного места, и моя голова туда еле помещается. Я думаю о том, что сам все это выбрал. Еще я думаю о том, что завтра нужно позвонить ремонтнику и забрать у него смерть-газонокосилку. Еще я поправляю себя: смарт-газонокосилку, и внутренне смеюсь: бывают опечатки или описки, а тут такое одумывание, одумался. Одумайся, говорю я себе, что ты здесь делаешь, зачем ты ее сюда позвал, что это вообще было? Еще я думаю: может, это рак мозга? Еще я думаю: а вдруг это шизофрения? Еще я думаю: хорошо, что я много выпил, и поэтому как бы не очень страшно. Еще я думаю: ну, завтра мы, наверное, будем вместе над этим смеяться. Никто и не надеялся, что будет романтично, зато вышло смешно.