Роман Бобков - Хроники острова магов. Семена жизни. Книга 1. Замок на болоте

– Чем ты, русский лапоть, можешь помочь мне и моим воинам? – грубо ответил Ульвэ, сделав особое ударение на русском лапте.

Не обращая внимания на грубость и явную провокацию со стороны Ульвэ, Евпатий вогнал свой меч обратно в ножны и, повернувшись к холму, с которого только что спустился сам, крикнул:

– Прошка, Игнатий, Богдан! А ну, гляньте-ка, что там наверху? Еще двое со мной, остальные на страже!

Обалдевший Ульвэ округленными глазами наблюдал, как, словно из-под земли, на холме вырастали русские воины. Все в полном боевом вооружении, при доспехах, щитах и оружии. Трое из русских воинов, двое вполне зрелых и один помоложе, быстро направились к тому месту, где лежали тела Виктора и Трувора. Еще двое быстро подошли к появившемуся первым русичу, и они вместе пошли к месту недавней схватки.

Евпатий осмотрел стонущего Михаса, затем перевернул и прислушался к дыханию Генриха.

– У этого хребет перебит, сам идти не сможет, а вот второй, кажись, целехонек, только без сознания, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Евпатий.

– Тут один, кажись, еще дышит! – прокричал с холма Прошка.

– Значит, так, – обратил наконец внимание Евпатий на безучастно стоявшего Ульвэ. – Вам всем следует отправиться с нами. Выживет ли твой товарищ, в которого угодило ядро, неизвестно. А вот остальных, кроме, конечно, того, что остался без головы, на ноги поднимем наверняка, но для этого надо добраться до нашего лагеря. Положение лагеря никому из чужаков знать не следует. Поэтому вам всем завяжут глаза, но вы останетесь при оружии, потому как не в полон вас берем, а в гости приглашаем. Если не согласен, мы просто уйдем. Выбирай.

Обескураженный событиями последних дней, а особенно последнего получаса, Ульвэ стоял, молча уставившись на русского богатыря. Слова Евпатия доходили до Ульвэ туго и как-то непонятно, словно все это дурной сон. Но Ульвэ точно знал, что не спит. Что же тогда происходит? Все они попали в заколдованные леса где-нибудь под Новгородом или Псковом, где творится неведомая магия? В лесах этих обитают страшные полулюди и русские волхвы, которые непонятными чарами прячут от глаза смертного своих воинов?

Неожиданно для самого себя, Ульвэ произнес:

– Ты не ответил мне, откуда знаешь язык моих сородичей.

Евпатий внимательно посмотрел на старавшегося держаться уверенно и с достоинством рыцаря, и, вздохнув так, словно ему приходиться объяснять очевидные вещи неразумному малышу, ответил:

– Я разговариваю с тобой на общем языке. Ты стал его понимать, как только здесь оказался, и я не знаю, как это происходит, но в нашем мире все разумные твари могут понимать друг друга. Со временем ты вспомнишь и свой язык… Однако мы теряем время, а оно тем более дорого, что путь не близкий. Ты принял решение?

– А почему ты решил, что именно я должен принимать решение? – с вызовом ответил, не очень поняв, о чем говорил Евпатий, Ульвэ.

– Разве не командир принимает решения, влияющие на судьбу его воинов?

Объяснять врагу, что он, Ульвэ, вовсе не командир, совсем не хотелось. Но русич был прав, медлить нельзя, а учитывая, что только он, Ульвэ, и в состоянии был сейчас принимать решения, выбора не оставалось. Следовало принимать решение: либо согласиться пленить себя и своих товарищей русичами, либо скорее всего оставить товарищей на верную гибель.

– Послушай, мил человек, – заговорил начинавший выходить из себя Евпатий, – молодцы мои притомились уже, а ты соображаешь уж больно долго. Здесь остаться предпочтешь и сам своих выхаживать будешь али все же с нами идти согласен?

– Этими воинами я не командую, но все они мои боевые братья, поэтому я пойду с тобой и твоими воинами, другого выхода у нас нет, – ответил Ульвэ.

– Ну и славно! – впервые за все время улыбнулся Евпатий.

Через некоторое время удалось привести в сознание Генриха. По голове ему досталось значительно сильнее, чем Ульвэ, поэтому он долго пялился на снующих вокруг русских воинов, выполняющих указания Евпатия, не понимая, где он и что происходит.

А дружинники тем временем соорудили из своих щитов и веток деревьев пару носилок для Трувора и Михаса, затем навалили кучу сухих веток и небольших деревцев, куда возложили тело обезглавленного Виктора.

К погребальному костру подошел Евпатий и, встав на одно колено, стал растирать друг о друга ладони, слегка на клонив при этом голову.

Ульвэ и Генрих молча наблюдали, как русский волхв приложил одну ладонь к груди, а другую поднес к сухим веткам. Почти сразу среди веток вспыхнул маленький огонек, который быстро превратился в слишком яркое и горячее для обычного пламя.