Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том второй. На днях землетрясение в Лигоне. Голые люди

— Кумти! — воскликнула она, словно специально приехала из города, чтобы полюбоваться моей военной формой. — Как ты вырос, мой мальчик!

— Здравствуйте, тетя Амара. Что вы здесь делаете?

— Такое счастье, — продолжала она, не отвечая на мой вопрос, — что именно ты командуешь рейсом в Танги!

Каким-то чудом по аэродрому распространился слух, что в Танги уходит спецрейс, и уже человек двадцать'пытались получить у меня место. Я мог бы разбогатеть.

— Это военный рейс, тетушка, — сказал я. Наверно, она тоже собралась в горы.

— Неважно, — отрезала тетушка. — Ты обязан помочь нашей родственнице. Бедная девочка едет к умирающему отцу, которого ранили бандиты. Ты не можешь ей отказать. Покойные предки вернутся оттуда, чтобы преследовать тебя.

Она толстым наманикюренным пальцем показала в пол, откуда прибудут мои предки.

Я попытался отказаться. Но если вы полагаете, что я победил тетушку, вы плохо знаете силу родственных связей в Лигоне. Тетушка Амара тут же передала мне привет от моего двоюродного дедушки, пригрозила мне гневом дяди и, наконец, бросила в бой тяжелую артиллерию в виде девушки, красота которой поколебала мои бастионы.

— Тетушка Амара просила за меня, — сказала девушка, стараясь не робеть. Она была одета так, как одеваются студентки в небогатых семьях, сочетая традиции с европейской модой. — Я бы не посмела обеспокоить вас, если бы не мой отец. А я везу лекарство, которое может ему помочь.

Я хотел было сказать, что с удовольствием отвезу лекарство и передам его по назначению, а вместо этого услышал свой собственный хриплый голос, приказывающий девушке пройти к выходу номер три и сказать там солдату, что ее прислал майор Тильви.

Я пытался оправдать себя тем, что если бы мой отец был болен… но должен признаться, что решающую роль сыграла боязнь гнева родственников.

Шагах в пяти от меня стоял толстый индиец в пиджаке, надетом поверх дхоти, с губами, измазанными бетелем, и с толстым саквояжем в руке. Он слышал весь разговор и этим меня разозлил. Ну уж ты, голубчик, места на самолете не получишь, подумал я и тут же услышал:

— Господин майор, куда мне проходить?

— А какое мне дело?

— Я лечу с вами в Танги, — сказал он.

Я не люблю торгашей независимо от национальности. Но я был официальным лицом.

— На этот рейс пассажиров не берут.

— Даже прекрасных девушек?

Это было слишком. Я повернулся и пошел прочь. Индиец обогнал меня и старался поймать мой взгляд.

— Я пошутил, господин майор, — сказал он. — Я директор Матур. Я имею право лететь.

— Какой еще директор Матур?

Торгаш в мгновение ока извлек аккуратно сложенную бумагу на бланке управления снабжения. В ней доводилось до моего сведения, что директор Матур направляется в Лигон по делам революционного правительства.

— Вы можете проверить, — сказал он. — Вы можете позвонить. Моя репутация…

Я не стал звонить. Я вспомнил, что мне уже звонили. Мне не хотелось с ним разговаривать.

— Вы знаете, куда идти?

— Разумеется, к выходу номер три.

Удивительно, подумал я, когда он успел получить эту бумагу? У этого человека солидные связи.

Наконец нашелся первый пилот — его прислали с базы ВВС. Мой экипаж был кое-как укомплектован, миномет выброшен, патроны для гарнизона в Танги получены, груз русских геологов был на борту. Я поднялся в ресторан и пригласил русских в самолет.

— Груз на месте, — сказал я.

Майор с новенькими погонами на плечах, которые не вязались с пропотевшей запыленной формой, видно, только что произведенный прямо из лейтенантов, пригласил нас к самолету, заверив, что груз уже на месте. Мы последовали за ним через пустой зал, и тут меня остановил крик:

— Юрий, погоди!

Мы остановились. К нам подбежал взмокший, растрепанный Саша Громов. На мгновение меня охватило чувство облегчения, что мой вылет отменяется. Но оказалось иначе.

Громов протягивал мне мой же чуть потертый атташе-кейс, купленный в прошлом году в Дели и всегда сопровождавший меня в деловых поездках.

— Мне твою комнату сторож открыл, — сказал он. — Здесь мыло, щетка и так далее. Еще я рубашку положил и, простят меня дамы, трусики.

Последнее слово он произнес, понизив голос, однако даже эта неуместная шутка не перевесила чувства благодарности, овладевшего мной.

Громов вытащил бумажник и, протягивая мне пачку денег, продолжал:

— Тут пятьсот ватов. Все это не от меня, а от Ивана Федоровича. Он вспомнил, что ты отправляешься в поход гол как сокол. Потом в бухгалтерии отчитаешься. Если понадобятся деньги, телеграфируй прямо мне. Я в курсе.