Игорь Давыдов - Viva la Post Mortem, или Слава Послесмертью [СИ]

Всё, что ты забираешь, необходимо отдать. И Броня отдавала. В самой примитивной форме. В форме разрушительной волны тепла.

Было холодно.

Некромагия полна парадоксов. Забирая жизнь, ты забираешь не ту её часть, которую предстоит прожить донору, а уже прожитую. Если всё упрощать до понятного челяди языка, заклинание в качестве топлива использовало воспоминания, навсегда изымая их из осушаемого носителя. Формулировка, конечно, неправильная в корне. Но человеку, от некромагии далёкому, так проще понять суть.

Но это ещё не самое интересное.

Забирая жизнь, которую ты тут же отдаёшь в виде тепла, ты чувствуешь холод. Но не тот, к которому привыкли люди. Это особый холод. Могильный. Потусторонний.

По сути, этот холод и есть жизнь. Когда речь заходит о некромагии, не холод — это отсутствие тепла, а тепло — отсутствие холода. И это нисколько не мешает существованию в физике аналога нуля по Кельвину, который всё ещё является отсутствием тепла.

Ведь в этом мире законы физики и магии существуют одновременно. Да, мозг хранит память. Но человеку он не нужен, как вместилище информации. И используется в данных целях исключительно “по инерции”, неоправданно снижая вычислительный потенциал биокомпьютера.

А ещё, тут работает химия с классическими элементами периодической таблицы местного Менделеева. И алхимию, в которой ты смешиваешь Вторник и Солнце.

Но если говорить проще, законы физики — это то, что работает, пока в дело не вмешается магия.

Жизни у семян оказалось немного. По крайней мере сахар нагрелся не то, чтобы сильно. Он стал тёплым, но не обжигал руку. Было бы удивительно, если из жалких семян получилось бы забрать больше энергии, чем из воспоминаний о встрече пальца с углом тумбочки.

— Эй, панове! — позвала некромагичка, протирая обе руки влажной салфеточкой. — С моей стороны уже всё готово!

— Минуточку, слечна Броня! — раздался ответ из комнаты. — Где ритуал будем проводить?!

— На кухне! — некромагичка поднялась с места и подошла к ящику, где хранились столовые приборы, в надежде найти зубчатый нож для резки хлеба. Тщетно. Впрочем, глупо надеяться, что семья, не имеющая лишних денег, будет баловать себя подобными излишествами. Зачем, когда уже имеется гладенький и многофункциональный инструмент, способный справиться с овощами и с мясом? К сожалению, для целей гостьи он не годился.

Вилкой попробовать? Нет, это будет нелепо. А нелепость в таком ответственном деле недопустима.

От собственных мыслей девушку отвлёк кашель рядом. Такой характерный, натужный, когда человек пытается привлечь к себе внимание, не решившись говорить.

— Какие-нибудь ещё указания по подготовке к ритуалу? — уточнил пан Вейлис, когда Броня обратила на него внимание.

— А, да… — гостья бросила взгляд на стол. — Убрать блюдце с сахаром. На стол поставить горшок с готовой для пересадки землёй и уже выкопанными ямками. И принести мне…

Девушка осеклась. Она, вдруг, поняла, что не помнит, как на местном языке называются пассатижи.

— Корнцанг доме есть?

— Что?

— Медицинский зажим, — уточнила Броня. — Как ножницы, только не режет, а фиксирует объекты меж двух плоских или рифлённых поверхностей…

— М-м-м… нет. Есть плоскогубцы, — предложил пан Вейлис.

— Вот, их и принесите, — подняла палец некромагичка. — Да, а ещё, нужно, чтобы у мальчишки было открыто правое плечо. Мне нужен прямой доступ к коже.

Дальнейшая подготовка не заняла много времени. Большую его часть отцу семейства приходилось искать остатки гальки, которая “ну точно где-то была”. Его жена отказывалась подавать горшок без хорошего отвода воды. А ещё она беспокоилась о том, что по технологии правильно было не высаживать семена сразу, а вымочить. Пришлось её заверять, что ритуал будет полноценной магической заменой этой традиционной подготовке.

И вот, через некоторое время всё было готово. На столе стоял горшок. По правую руку от него — блюдце с семенами мандарина. Перед ними сидел Макс с закатанным рукавом футболки. Ближе к противоположной стене в полный рост стояли его родители. А Броня… а Броня с интересом рассматривала пассатижи с обмотанными синей изолентой рукоятками.

Нет, серьёзно, это были пассатижи, а не плоскогубцы. Хотя… опять-таки, девушка не особо разбиралась в местной языковой норме по отношению к инструментам подобного толка. В конце концов, сам перевод “плоскогубцы” был, скорее, литературным. Дословный звучал бы, как “плоскоклювцы”. Быть может, с точки зрения местных вообще не было различий между плоскогубцами и пассатижами, как для англоговорящих нет никаких различий между синим и голубым? Кто знает? Тот факт, что на слух богемийский напоминал языки славянской группы, ничего не значил.