Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

Несколько человек, занимающих завидное положение, и еще наемники, не имеющие понятия о замысле в целом, – а больше в первичном мире никто и не нужен. Мозг операции, ее сердце находится здесь, в этом самом здании. Здесь никто ничем не рискует, сюда не пробраться. Гейл даже не дал себе труда отрицать что бы то ни было, только отослал к Брину за развернутой информацией. И Брин, коли доведется с ним говорить, тоже, наверное, отрицать ничего не станет.

Выходит, что он, художник Дэвид Латимер, – единственный за пределами конспиративной организации, кто пусть не в полной мере, но знает о происходящем. Знает и отдает себе отчет в том, что бессилен предпринять что бы то ни было. Он без конца перебирал в уме факты, какие удалось накопить, в поисках слабого звена – напрасно, замысел казался лишенным слабостей.

Ну не смешно ли, мелькнула мысль: один человек норовит померяться силами с объединением, в распоряжении которого все ресурсы Земли и лучшие умы планеты? Эти воротилы безжалостны и фанатичны и нагло убеждены: что хорошо для нас, избранных, то хорошо для всех. Они не потерпят никакого противодействия, они вытравят с корнем любую угрозу, мельчайшую, даже воображаемую…

Но пусть смешно, пусть глупо, пусть это нелепое донкихотство, и все-таки – что он может сделать? Хотя бы ради самоуважения, ради формального почтения к человеческому достоинству он обязан предпринять какое-то, пусть символическое усилие, даже сознавая, что шансы добиться чего бы то ни было весьма близки к нулю.

Еще подумалось: надо отдать им должное, люди они не жестокие, а пожалуй, и сострадательные. Не в пример тиранам из истории, они не убивают своих воображаемых врагов и не бросают в зловонные застенки. Недругов содержат в наилучших возможных условиях, потакая любым их нуждам и никоим образом не унижая. Делается все, чтобы заключенным было уютно, чтобы они были счастливы. Все, кроме одного: они лишены свободы выбора.

А ведь человек, заявил себе Латимер, мучительно боролся за эту свободу в течение многих столетий. Свобода – это вам не какое-то бытовое удобство, которым можно и пренебречь, от которого нетрудно отказаться.

Однако, подытожил Латимер, в настоящий момент все абстрактные рассуждения совершенно бессмысленны. Если ему суждено совершить некое полезное действие, то не раньше чем после многомесячных наблюдений и сопоставлений. Сегодня, просиди он в этой комнате сколь угодно долго, он будет барахтаться в путах собственной некомпетентности без всякого толка. Настало время познакомиться с тем и с теми, что и кто его окружает.

Парковая территория вокруг здания была обнесена оградой высотой футов двенадцать, если не больше. Внутри была вторая ограда, раза в три пониже. А в парке все как положено: деревья, кусты, цветочные клумбы и трава – единственная трава, какую он встретил с тех пор, как ворвался в этот мир. Газоны были подстрижены на совесть.

Среди деревьев бежали тропинки, выложенные дроблеными ракушками. Под деревьями царили прохлада и покой. Кое-где на клумбах трудились садовники, вдалеке у ворот по-прежнему торчали часовые, а больше на территории почти никого не было. Вероятно, сейчас в разгаре рабочий день – посмотрим, что тут будет после звонка…

Тропинка круто повернула, огибая кусты в рост человека, и Латимер вдруг заметил мужчину, праздно сидящего на скамье. От неожиданности он застыл на месте, да и мужчина уставился на него с удивлением. А потом сказал с озорным огоньком в глазах:

– Похоже, нас с вами только двое, кому не хочется надрываться в такой прекрасный день. Слушайте, а вы часом не беглец из дома на берегу?

– Не стану отрицать, это я и есть. Меня зовут Дэвид Латимер, если вам невдомек.

– Честное слово, – ответил мужчина, – я не знал вашего имени. Слышал, что кто-то ускользнул из дома на берегу и объявился у нас. Новости здесь распространяются в мгновение ока. Этот центр – настоящая фабрика слухов. Значимых событий здесь раз-два и обчелся, и уж если в кои-то веки что-то случится, не сомневайтесь, что происшествие обсосут до мельчайших подробностей. Да, между прочим, – добавил он, помолчав, – меня зовут Хорас Саттон. Я палеонтолог. Можете вы представить себе местечко, более подходящее для палеонтолога?

– Нет, не могу, – ответил Латимер искренно.

– Прошу вас, располагайтесь на скамейке рядом со мной, – пригласил Саттон. – По-видимому, у вас сию минуту нет каких-либо неотложных дел?

– Нет. Никаких дел вообще.