Эрин Боумэн - Замерзший

Такое чувство, будто у нас уже был этот разговор, но я не могу не повторить его заключительное слово.

— Всегда.

Я СОБИРАЮ КОМАНДУ, чтобы мы могли нормально попрощаться с покинувшими нас. Это происходит морозным, ясным днем, небо такое жизнерадостно синее, что я клянусь, оно просто издевается над нами.

Мы идем на задний двор и встаем полукругом вокруг небольшого костра, ветер бьет нам в спину. Я расчищаю снег и подкидываю дрова в костер. Сэмми говорит несколько слов точно так же, как он делал это в Стоунуолле. Похороны должны дать мне чувство облегчения, помочь мне двигаться дальше, но я просто чувствую себя еще больше виноватым и опустошенным, и недостойным жизни. Я сделал это, не они. Это то, что убивает меня больше всего, но это как со смертью: ее не волнует, заслуживаете ли вы встретиться с ней или нет. Она приходит сама по себе, и забирает жизнь без учета того, как оставшиеся в живых будут себя чувствовать. Смерть — это алчная, эгоистичная штука.

Сэмми завершает обряд и Блик с Клиппером и Бри уходят в дом, дрожа от холода.

— Ты собираешься остаться тут на некоторое время? — спрашивает Сэмми.

Я пялюсь на огонь. Мои ноги, подобно корням, внезапно врастают в землю.

— Скорее всего.

— Отлично. Я скоро вернусь.

Когда он возвращается, он сжимает в руках почти пустой стеклянный кувшин, от его ходьбы в нем плещется янтарная жидкость. Он делает большой глоток и передает его мне.

— Стащил его из кухонной кладовки.

Я пью, и алкоголь обжигает меня — здравствуй безумие. Мы несколько раз передаем кувшин друг другу, наблюдая за костром, как будто он делает что-то интересное.

— Я любил ее, — наконец произносит Сэмми. Я никогда раньше не слышал, чтобы он произносил эти три слова с большей искренностью.

— Я знаю, — говорю я, потому что я подозревал это некоторое время.

Он, кажется, поражен моим ответом и закашливается от алкоголя.

— В этом было что-нибудь подобное ей или я попался на иллюзию?

— Сэмми, в этой Копии было так много от Эммы и это пугает меня. Это была ее личность и ее голос, и ее манеры. Я имею в виду, она обманула меня, а я рос с ней.

Мы оба делает несколько глотков из кувшина.

— Я надеюсь, что она в порядке, — говорит он. — Я не могу потерять их обеих. Боже, я не могу. — Его глаза становятся блестящими, и я понимаю, что он скорбит не только об Эмме, но и о Ксавье тоже. Они были лучшими друзьями, всегда ходили вместе по Долине Расселин как будто они были тенью друг друга. И Сэмми наблюдал, как его друг умер от рук, которые как он думал, он любит. Он возможно так же сам не свой из-за Эммы, как и я.

— Она все еще должна быть жива, — говорю ему я, потому что альтернатива немыслима. — Мы как-нибудь найдем ее. Я должен найти ее.

— Я чувствую то же самое. Но только вот… — Он делает глубокий вздох и смотрит прямо на меня. — Ты ее не достоин, Грей. Не достоин, потому что она для тебя пустое место, и к тому же так чертовски очевидно, что Нокс является единственной, кто тебя волнует.

— Я знаю, — повторяю я снова. Где-то глубоко внутри, я думаю, я знаю.

— Да ладно? — Сэмми смотрит в замешательстве. — Я был уверен, что ты будешь злиться на меня за эти слова.

— На прошлой неделе я бы так и сделал. Или даже вчера. Но сейчас я знаю, что все уже знают, то Бри пытается мне сказать уже очень давно. — Он все равно выглядит не убежденным. — Сэмми, я любил Эмму лет с шести. Это своего рода трудно признать, что можно полюбить кого-то другого намного больше, чем того, кого любил всю жизнь.

Он кивает в знак согласия, уставившись на огонь.

Мы продолжаем пить и боль от печали постепенно отпускает. Мне становится тепло, не смотря на заходящее солнце. Мы больше не разговариваем. Нам это не нужно. Возможно, мы сейчас друзья по несчастью. Я не уверен, настоящая ли это дружба, или что-то навязанное нам пережитыми событиями. Может быть, детали не имеют значения. Может, в этом и есть дружба.

Через некоторое время нас зовут из дома на ужин, да и кувшин уже пуст.

Стряпня Сильвии — это лучшая еда, которую мы когда-либо ели — что-то вроде мясного рагу со свежевыпеченным хлебом. Моя голова гудит, телу жарко. Я думаю, Сэмми чувствует то же самое. Мы не настроены воинственно, но мы продолжаем смеяться над вещами, которые не очень то и забавны, и работать нашими ложками. Сильвия очень раздражается, и я начинаю чувствовать себя плохо из-за этого. Она позаботилась о наших ранах и дала нам кров, и согласилась держать нас под своей крышей до тех пор, пока Адам не вернется с Элией и Блейном. Поэтому я прошу прощения за грубость, только бы Сэмми не сказал ей, что мы вообще не грубили. Я опрокидываю свою тарелку, пытаясь ударить его по руке.