Уолтер Уильямс - До шестого колена

— В общем, я отправила мать в дом престарелых, говорит, у нее там такая хорошенькая квартирка. Но там хотят, чтобы мы давали ей еще пять долларов в месяц.

А Маргарет ей: у меня, мол, нет денег. В Калифорнии, мол, все дорого.

— Вам угрожает ужасная опасность. Пожалуйста, послушайте.

И снова в металлическую стенку что-то грохнуло. Голос стал тише, как будто удалялся.

— Можно подумать, у нас здесь легче. Вон у Салли пятеро ребятишек, две машины, да еще и за дом кредит надо выплачивать, а Билл говорит, дела в агентстве совсем из рук вон.

— Рой. Рой. Найдите Джуббена!

Существо уходило, а он умирал. Вещество под ним промокло от его крови. Каждый вздох давался с мучительным трудом.

— Как здесь холодно, — сказал он.

С неба закапали слезы, металл ответил приглушенным звоном. Слезы были кислотные.

Холодный дождь барабанил по стеклянным люкам в крыше. Стук капель наконец-то заставил умолкнуть неугомонного Санта-Клауса на углу, и Максим Травничек блаженствовал — эта какофония не прекращалась уже несколько дней. Закурив русскую папиросу, он потянулся за бутылкой шнапса и сделал глоток. Чтобы взглянуть на контроллеры генераторов магнитного потока, ему пришлось воспользоваться очками, которые благополучно дожидались своего часа в кармане комбинезона.

Травничек был неестественно высокий человек с ястребиным носом и холодным красивым лицом. Бывшие коллеги по Массачусетскому технологическому институту звали его чехословацким ответом Франкенштейну — прозвище приклеилось к нему с легкой руки профессора Бушмилла, который впоследствии стал деканом в другом учебном заведении и при первой же возможности переманил Максима к себе.

— Чтоб тебе пусто было, Бушмилл, — сказал Травничек по-словацки и вновь глотнул шнапса из бутылки. — Й тебе тоже, Виктор Франкенштейн. Смыслил бы хоть капельку в компьютерном программировании — не попал бы в переплет.

Сравнение с Франкенштейном его задевало. Образ злополучного воскресителя мертвых, казалось, преследовал его повсюду. Надо же было случиться, чтобы первое его место работы на Западе оказалось не где-нибудь, а в альма-матер Франкенштейна, Ингольштадте. Все время, что он проработал в Баварии, его душила ненависть. Травничек всегда считал немцев ни на что не годными, и меньше всего — в качестве примера для подражания. Не исключено, что его увольнение из Ингольштадта через пять лет именно этим и объяснялось.

И вот теперь, после Ингольштадта, после МТИ, [1] МТИ — Массачусетский технологический институт. после Техасского аграрно-механического, его занесло на этот чердак. Долгие недели Максим жил, словно погруженный в транс, питался консервами, поддерживая себя только никотином и амфетаминами, теряя счет сначала часам, а потом и дням, а его воспаленный мозг одну за другой выдавал новые идеи, концепции, методики. На сознательном уровне Травничек и сам не понимал, откуда они берутся; в такие моменты, казалось, нечто, сокрытое в глубине его клеточной структуры, говорит с миром посредством истощенного тела и разума, минуя сознание и личность…

Так было всегда. Когда он был одержим очередным проектом, все остальное отступало на второй план. Максим почти не спал, температура у него скакала, как сумасшедшая, мысли текли стремительным потоком, неуклонно двигая его к цели. Он читал, что аналогичное происходило с Теслой — а теперь тот же дух, ангельский или дьявольский, вселился в Травничека. Но в это утро туман рассеялся. Работа была сделана, как именно — трудно сказать. Потом придется заново пройти ее этап за этапом и выяснить, чего удалось добиться. Он подозревал, что ее результатом станет не меньше полдюжины таких патентов, которые обеспечат ему безбедное существование до конца дней… Но все это позже, потому что скоро эйфория уступит место скуке. Следовало закончить работу, пока этого не случилось.

Он сделал еще глоток шнапса и ухмыльнулся, обведя взглядом свой длинный, похожий на сарай чердак.

Помещение озаряли холодные флюоресцирующие огоньки индикаторов. Самодельные столы были завалены всевозможными приборами; бумаги, пустые консервные банки, раздавленные окурки усеивали шершавый пол из древесного слоистого пластика. Со стропил свисали увеличенные снимки с набросков Леонардо да Винчи, изображавших мужские тела.

На каталке лежал пристегнутый ремнями высокий обнаженный мужчина с прозрачной макушкой. У него не было волос, но в остальном он казался воплощением мечты Леонардо об идеальном человеке. От его рук и ног к каким-то приборам тянулись толстые электрические кабели. Глаза у него были закрыты.