Петр Успенский: Странная жизнь Ивана Осокина

В 1924 году Успенский отходит от Гурджиева, объясняя это тем, что начинает отделять личность Гурджиева от его системы, в идеях которой он не усомнился ни на минуту. С этого момента и до конца жизни Успенский работает самостоятельно: читает лекции, ведет группы учеников.

В 1947 году, в последний год жизни, он вновь обращается к своей давно опубликованной повести, изменяя последние главы. Ему кажется, что теперь ответ на мучивший его вопрос найден: человек сам не в состоянии изменить ничего. Желая приобрести большую свободу выбора, он должен найти Учителя, которому не побоится вручить свою жизнь.

Вокзал.

Группа знакомых провожает Зинаиду Крутицкую и ее мать в Крым. Среди других провожающих — Иван Осокин, молодой человек лет двадцати пяти.

Осокин, видимо, волнуется, хотя старается не показывать этого. Зинаида разговаривает с братом, офицером, и с двумя барышнями, потом она поворачивается к Осокину; отходит с ним в сторону:

— Мне будет очень недоставать вас, — немножко капризно говорит она. — Я жалею, что вы не можете ехать с нами. Хотя мне кажется, вы не особенно хотите, иначе бы поехали. То, что вы остаетесь, очень мало похоже на все наши разговоры.

Иван Осокин волнуется все больше и, стараясь сдерживаться, с трудом говорит:

— Я не могу сейчас, но я приеду. Даю вам слово. Вы себе не можете представить, как мне трудно оставаться здесь.

— И не могу представить, и не верю. Когда человек чего-нибудь так хочет, как вы говорите, он делает. Я уверена, что у вас роман здесь, сознайтесь. С какой-нибудь из ваших учениц. Правда?

Она смеется.

Слова Зинаиды и ее тон болезненно задевают Осокина. Он хочет что-то сказать, но останавливается, потом говорит:

— Вы знаете, что это неправда, вы знаете, что я весь ваш.

— Откуда мне знать, — делая удивленный вид, говорит Зинаида, — у вас всегда какие-то дела. Вы всегда отказываетесь быть с нами. Никогда у вас нет времени для меня. И теперь мне бы так хотелось, чтобы вы поехали. Подумайте, как весело было бы ехать.

Она бросает шутливый взгляд на Осокина.

— Там, в Крыму, мы бы ездили верхом, купались, вы читали бы мне ваши стихи. А теперь мне будет скучно.

Она хмурится и отворачивается.

Осокин хочет что-то сказать, но не находит что и кусает губы.

— Я приеду, — говорит он.

— Приезжайте, — равнодушно отвечает Зинаида. — А все-таки что-то уже потеряно. Мне будет скучно ехать одной.

Она делает гримасу.

Осокин снова хочет что-то сказать.

— Я понимаю только настоящее, — живо говорит она. — Что мне от того, что будет когда-то? Вы этого не понимаете, вы можете жить будущим, а я — нет, не могу.

— Я все понимаю, и мне очень тяжело, но я ничего не могу сделать, — говорит Осокин. — А вы помните мою просьбу?

— Хорошо, я вам напишу. Только я не люблю писать писем. Много не ждите, лучше приезжайте скорей. Я буду вас ждать месяц, два месяца… потом перестану ждать.

Она смеется:

— Ну, пойдемте, мама о чем-то беспокоится. Они подходят к группе у спального вагона.

Осокин с офицером, братом Зинаиды, идут к выходу вокзала.

— Что, Ваня, ты невеселый такой? — спрашивает тот. Осокину не хочется ни о чем говорить.

— Нет, я ничего, — все же отвечает он. — Надоела очень Москва, хорошо бы тоже уехать куда-нибудь. Они выходят из дверей вокзала на площадь. Офицер извозчика, садится и уезжает.

Осокин долго стоит и смотрит ему вслед.

— Иногда мне кажется, что я что-то вспоминаю, — медленно говорит он про себя. — Иногда мне кажется, что я что-то забыл. Иногда кажется, что все было, когда-то раньше, прежде… Странно! Потом он оглядывается кругом и словно пробуждается.

— А она уехала. И я здесь один. Подумать только, что я мог бы теперь ехать с ней вместе. Но ведь это все, что я желал бы сейчас! Дорога на юг, к солнцу, и быть с ней два дня — и утром и вечером! Потом каждый день видеть ее… И море и горы… Вместо этого я остаюсь здесь. И она даже не понимает, почему я не еду. Да если бы и понимала, мне от этого было бы нисколечко не легче.

Он оглядывается еще раз на вокзал и, опустив голову, спускается с лестницы.

Через три месяца у Ивана Осокина.

Большая комната, которая сдается «с мебелью». Довольно убогая обстановка. Железная кровать со старым одеялом, умывальник, комод, дешевый письменный стол; на стене портрет Байрона и несколько рапир, маски, другие принадлежности фехтования. Иван ходит по комнате из угла в угол, очень расстроенный, с отвращением отшвыривает от себя попавшийся по дороге стул. Подходит к столу, вынимает из ящика три письма в узких, длинных конвертах. Прочитывает письма одно за другим и кладет их обратно.