Елизавета Сагирова - Запад

Доктор не задал мне ни одного вопроса, ни проявил ни малейшего участия. Знал, откуда я и куда вернусь? Или ему просто велели не интересоваться странной пациенткой, которая всё равно долго здесь не пробудет? В любом случае такая отстранённость тоже о многом говорила.

И я решила просто ждать. Как бы там ни было, но повлиять на своё положение мне всё равно уже не удастся.

В течение ближайшего часа ко мне зашла нянечка, принесла еду. И еда, и нянечка являли такой поразительный контраст с похожими событиями двухлетней давности, что моё дежавю разбилось на тысячу осколков. Вместо ослепительной блондинки Машуты — хмурая женщина с унылым пучком бесцветных волос, ещё не пожилая, но с такой печатью забот на лице, что выглядела почти старухой. Вместо исходящего ароматным паром обеда со свежими фруктами на закуску — вязкая серая овсянка и остывший чай.

Всё это женщина поставила на стол. Не на маленький сервировочный столик на колёсах, что были в клинике Оазиса, а на громоздкое, с металлическими ножками и поцарапанной столешницей, старинное чудовище в углу. Выпрямилась, посмотрела на меня.

— Здравствуйте.

Я попыталась улыбнуться как можно более доброжелательно, но получила в ответ лишь мрачный кивок. Женщина тяжело зашагала к дверям.

— Простите, сударыня, — я предприняла ещё одну попытку, — мне нужно поговорить с доктором, можно его позвать?

— Ещё чего, — буркнула нянечка неожиданно низким протяжным голосом. — Будет он к тебе по вызову бегать! Жди вечернего обхода, ты здесь не одна.

— Но у меня особый случай, — заторопилась я. — Я попала в аварию и…

— И что? — перебила женщина. — Думаешь, только ты попала в аварию? Это травматология, милочка! И ты не самая тяжёлая из больных.

— Но… — я не могла придумать, как пробиться сквозь эту плохо скрытую враждебность. — Но… мне действительно срочно! Погибли люди и, возможно, мне тоже угрожает опасность…

— А вот с этим пусть полиция разбирается, — не дрогнула тётка. — Наше дело маленькое.

Я начала злиться.

— Хорошо, тогда скажите доктору, что мне стало хуже. Он обязан прийти и оказать помощь.

Женщина по-хозяйски облокотилась о дверь, и окинула меня насмешливым взглядом, в котором, однако, сквозило любопытство.

— И откуда ты такая расписная свалилась? Иностранка чтоль? Так не похоже. Да и забрали бы тебя уже отсюда, иностранку.

— Заберут, — буркнула я, ловя себя на том, что смотрю куда угодно, только не на эту замотанную жизнью тётку. В Оазисе я так привыкла видеть вокруг только красивых и нарядных женщин, что её вид был просто физически неприятен.

Возможно, женщина это почувствовала: её голос из отчуждённого стал откровенно враждебным:

— Вот и жди, пока заберут, цаца. А здесь права не качай.

Дверь захлопнулась, и я снова осталась одна. Невесело задумалась. Зла на нянечку не было. Если она говорит правду, а обманывать ей нет смысла, то здесь наверняка и впрямь полно других больных. В конце концов, это не маленькая клиника Оазиса, где с одной пациенткой носились как с писаной торбой. Никакого милосердия в этом, конечно, не было — всего лишь забота владельца о товарном виде собственности, — но всё-таки болелось там куда приятнее. Здесь же совсем другая ситуация. И, раз эта усталая женщина вынуждена работать, значит, она либо вдова, либо её муж очень беден, если уж разрешил жене выйти на службу. Да ещё в такое место, где она будет общаться с пациентами-мужчинами, а то и (о ужас!) наблюдать их в самом нескромном виде. Хотя, чёрт знает, может, она работает только с женщинами?

Я вдруг поймала себя на мысли, что думаю о чём угодно, только не о своей судьбе. Да и чего о ней думать, лучше-то не станет. Мой случай именно тот, когда остаётся только ждать.

К еде я не притронулась: выглядела она слишком уж не аппетитно, а я, надо признать, привыкла кушать вкусно и в куда более приятной обстановке. Зато сумела встать, дойти до окна, выглянуть на улицу — но и там меня не ждало ничего утешительного. До земли оказалось метров семь, а внизу серел унылый больничный дворик с чахлыми кустиками и старыми скамейками. Ни пальм тебе, ни павлинов.

Было пасмурно, часов в палате не наблюдалась, и какое-то время я развлекала себя тем, что пыталась угадать, сколько времени провела без сознания. Там, у моря, когда я сидела под обрывом, думая, покончено ли с Ховриным, помню, что солнце начинало клониться к закату. Но сейчас снова день, и выходит, что я проспала весь вечер и всю ночь. А значит, и ждать уже недолго.