Елизавета Сагирова - Оазис

Я даже подумывала, что, когда нам надоест это место, можно попробовать снова попасть на поезд (на этот раз, разумеется, взяв с собой еду и воду) и уехать в другие края, умчаться за горизонт к иным просторам.

Из общего безмятежного состояния выбилась только ночь с пятницы на субботу. Та самая ночь, в течение которой где-то далеко к северу отсюда ждала нас на перекрёстке машина с другими. Ждала и не могла дождаться. А когда над горизонтом забрезжил рассвет и в кронах деревьев запели первые птицы, я тихонько заплакала, отвернувшись от спящей рядом Яринки. Заплакала, потому что ясно увидела внутренним взором, как машина с поднятыми дворниками заводится, разворачивается и уезжает в сером свете занимающегося утра. Уезжает в туман, стелющийся над дорогой, растворяется в нём, чтобы никогда не вернуться.

Но даже над этим я не думала долго. Возможно, проявила циничность, не став жалеть о том, чего всё равно не исправить. А может, дала о себе знать защитная реакция психики, но уже через несколько минут после непрошеных слёз я крепко спала. А днём, как ни в чём не бывало, нежилась на берегу ручья, полоща в нём босые ступни, и лениво болтала с Яринкой о всяких пустяках.

Постепенно мы осмеливались уходить всё дальше и дальше от своего временного пристанища, углублялись в бескрайние поля, где не было ничего, кроме трав и ветра, где вдали от людей свобода ощущалась особенно безгранично. Наши лица покрылись загаром, волосы, которые мы больше не заплетали в косы, выгорели на солнце, тела окрепли. Не знаю, как у меня, но у Яринки изменился даже взгляд. Теперь она смотрела на окружающий мир не настороженно, как в приюте, а безмятежно и слегка отрешённо, словно мыслями всегда была где-то в другом месте. Мы часто и много смеялись, а время от времени начинали хором орать песни, среди которыхх были и весьма неприличные частушки, какие Яринка слышала в городской школе. Благодаря свежему воздуху и постоянному движению наш сон на картонке, под кронами деревьев, стал таким крепким, каким никогда не был в тёплых и мягких постелях приюта.

И, несмотря на всю безысходность нашего положения, эти южные дни полной свободы стали одним из самых счастливых и последних моих воспоминаний детства.

Всё кончилось на пятую ночь. Уже привычно мы пробрались в тёмный уснувший посёлок и, пригнувшись, двинулись по улице вдоль заборов, высматривая дом, на участке которого можно будет чем-нибудь поживиться. Выбор пал на расписной коттедж с мансардой, построенный в удивительном стиле — он напоминал пряничный домик со своими закруглёнными углами, резными ставнями, покатой крышей и декоративными башенками, на которых светились уютные жёлтые фонари.

Мы невольно залюбовались этим чудом, глядя сквозь прутья такой же узорчатой и украшенной завитками ограды.

— Это же сколько денег надо было вбухать в такую красоту? — мечтательно спросила Яринка, и от напоминания о деньгах мои мысли вернулись к насущным проблемам.

— Ну, если тут водятся деньги, огород тоже должен быть хорошим. Лезем?

Яринка решительно кивнула, и мы перемахнули по ту сторону ограды, благодаря изгибам и украшениям которой это было очень легко сделать. На четвереньках пробрались между грядок к большой теплице, такой же вычурной и разукрашенной, как и всё остальное здесь. Отодвинули засов, скользнули внутрь, в тепло и запах влажной земли.

— Ух ты! — восхитилась Яринка, потянув к себе ближайший помидор, — Смотри, какие! Наверное, это какой-то особый сорт…

Понять, что именно удивило Яринку в здешних томатах, я не успела. Неожиданно вокруг вспыхнул яркий свет, и пришлось зажмуриться. Одновременно с этим снаружи хлопнула дверь и сердитый мужской голос крикнул:

— Кто здесь?!

Я приоткрыла глаза и увидела, что под потолком теплицы горит лампа, освещая её изнутри как аквариум.

— Бежим! — пискнула Яринка, бросаясь к выходу, в спасительную темноту. Я поспешила за ней. После того, как внезапно вспыхнувший свет ослепил нас, перед глазами плавали пятна, я плохо виделая куда бегу, и через несколько шагов растянулась посреди морковной ботвы.

— Стоять! — заревело от дома, а Яринка подхватила меня под локоть и потащила за собой прямо по грядкам. Судя по раздавшимся сзади нечленораздельным воплям, хозяина огорода это взбесило донельзя. Вопли быстро приближались, и я, нащупав перед собой прутья ограды, принялась карабкаться по ним с резвостью взлетающей на дерево белки.

Мы успели. Спрыгнув на улицу, я не удержала равновесия и опрокинулась на спину так, что прямо над собой увидела взбешённое, толстощёкое мужское лицо, исказившееся от ярости. К счастью, от него нас уже отделяли металлические прутья ограды, и всё, что мог преследователь — ругаться страшными словами. Я даже подумала, что он как-то уж слишком разозлился из-за нескольких помидоров, которых мы могли его лишить.