Антон Чиж - Красный Треугольник

У того округлились глаза:

– Это шо, мне? Так даешь?

– Спасибо за помощь. – Тимур еще хотел скроить на лице дежурный «чииз», но как-то не покатило.

Йежи схватил нарезку трясущимися пальцами, обнюхал по-собачьи, погладил и спрятал в глубины одежек.

– Водицу торбнику продал, нет? – спросил, облизнувшись.

– Кому?

– Валютой взял?

– Нет, – как мог честно, соврал Тимур.

– Таки сохрани. Растапливать годится. Скажу, шо доллары горят лучше, они из тряпки, а в еврики красок напихали, голограммы всякие, фольга, так шо ими без толку, только дым.

Болтовня этого старика становилась уж больно мутной, а бред приемлем в небольших дозах. Тимур привык относиться к жизни просто и того же требовал от нее.

– Мне пора, рад был и все такое…

Йежи соскочил со стола:

– Можно-таки нескромный вопрос? Шо у тебя в карманах? Деньги не в счет.

Вопрос оказался неожиданно интересным. Раз Федор хозяйничает в его куртке, отчего бы не узнать содержимое кожанки? Друг ведь не обидится на такую шалость.

Личный досмотр выявил: швейцарский ножик, старенький ронсон, ключи от машины с брелоком и кое-какая вещица, которую он, нащупав, показывать не стал – просто так на всякий случай, пусть будет, как туз в рукаве. Зато предъявил жестяную коробочку со стеклышком, за которым проглядывала крохотная лампочка. Старинный гаджет заинтересовал Йежи. Крутанув выпирающие лепестки, он сдвинул рифленую пимпочку, и жестянка ожила.

– О! – почтительно протянул старик. – Эта вещь, понимаю. Таки может быть…

Что он хотел сказать, Тимур не дождался и попрятал чужое добро по карманам.

– Скажите, хоть в какую сторону ближайший выход?

Прежде болтливый, Йежи как воды в рот набрал, вроде задумался о чем-то, сдвинув крылья-брови.

– Ну и пес с тобой! Сам выберусь, – сорвался Тимур.

– Может быть…

– Что «может быть»?

– Если что, ищи их в Низких цехах.

– Заметано. Как тока – так сразу. Не волнуйтесь, все будет отлично.

– Отлично? Ой-вэй! Переживи-ка сначала Ночь.

– Сам не околей.

Йежи вдруг резво метнулся к простенку и толчком отворил шаткую дверцу:

– Убирайся.

На улице обнаружилась новая неприятность: потемнело так, что и на пяти шагах не разобрать дороги, заводские стены маячили черными пятнами. Здорово похолодало, дождь лил, как заводной.

Укрывшись в развалинах под ржавым навесом, где оказалось неожиданно сухо, Тимур выглянул за отбитый край стены. Окружающее показалось знакомым: кажется, сюда он вышел из офиса «Надежды», только с другой стороны заводской развилки. Скорее всего старый придурок устроил цирк с беготней ради своего удовольствия, не было никакой опасности. Но спросить с него не получится: дверь норы Йежи, растворившись в серой мгле, потерялась из виду. Надо идти вперед, или хоть куда-нибудь, вот только никак не сделать первый шаг. Что-то удерживало Тимура в относительно безопасном месте. Слушая стук дождя по крыше, он стоял и прикидывал, какой получит нагоняй от шефа, с тоской поглядывал на измочаленные лакостовские ботиночки, с отвращением чувствовал, как остывает на спине пот, мечтал о горячей ванне с паром, но не шевелился, а всматривался и прислушивался.

Громадины корпусов плавно слились с наползающим вечером. Метнулась тень с горбом-шаром, в окне показалась костистая мордочка, заозиралась и пропала. Поблизости прошуршали торопливые шаги, словно пробежал ребенок… Среди ободранных камней бурлила тайная жизнь. Вилась кругами, словно принюхиваясь и выбирая добычу.

Пробрал озноб, Тимур заставил мозги шевелиться. Проще всего – храбро выйти из застенка и ломануться напрямую. Но это было совершенно невыполнимо: натолкнуться в темноте на свору бомжей – развлечение еще то. Вернуться и заночевать у Йежи выходило безумием: пробыть до утра в берлоге бродяги – потом неделю в ванне отмокать, а одежду сразу выбросить.

Все-таки он убедил себя, что бояться нечего, и выглянул. Впереди никого не было, во всяком случае, на быстрый взгляд. Стал подгонять тело, уговаривая: «давай, браток, топай», но даже ступню от земли не оторвал. Просто не мог сдвинуться, торчал как вкопанный, даже проверил, не приклеились ли подошвы к земле. Коленки поднимались, а вот шагнуть… Животный инстинкт приказывал не шевелиться.

Приступ случился без предупреждения. Голод скрутил кишки крутым узлом, захотелось не просто есть, а жрать, жрать остервенело. Из брюха с урчанием выскочил рык голодного слона. Организм требовал немедленно бросить в топку килограмм-другой белков и углеводов.