Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк - Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

– Еще чего! – возмущенно произнесла Ханна. – Даже не мечтай! – она попыталась выхватить банку, но Джудит ловко увернулась, и рука Ханны схватила лишь воздух.

Посреди леса Ханна разворачивается и глядит в сторону дома, затем опять в сторону полянки, манящей из-за деревьев.

– Джудит! Это уже не смешно! Я иду домой!

Ее сердце громко стучит, едва не заглушая музыку, но музыка все же чуть громче. Флейты и дудочки, барабаны и бубны. Ханна делает шаг по направлению к полянке. Сестра просто разыгрывает ее, чего бояться? К тому же Ханна знает лес как свои пять пальцев.

Джудит скрутила с банки крышку и протянула Ханне. Внутри оказалось крошечное, высушенное, скрюченное существо. Мумифицированный серый трупик, который, казалось, готов был в любой момент рассыпаться в прах.

– Это же дохлая мышь, – с отвращением произнесла Ханна. – Ты содрала с меня доллар за какую-то каменюку и мышиный труп в баночке?

– Это не мышь! Посмотри внимательнее, тупица!

Так Ханна и поступила. Наклонившись ближе, она разглядела прозрачные, как у стрекозы, переливчатые крылья, едва заметно мерцающие на солнце. Прищурившись, Ханна поняла, что у существа есть и лицо.

– Ой, – выдохнула она, бросая взгляд на триумфально улыбающуюся сестру. – Джудит, боже, что это?

– А ты не знаешь? – сказала Джудит. – Мне что, нужно все тебе объяснять?

Ханна перелезает через бурелом у полянки. В этом месте тропинка исчезает среди груды поваленных полусгнивших деревьев. Отец говорил, что давным-давно тут стоял дом, но теперь от него осталась лишь куча печных камней и колодец, прикрытый несколькими листами ржавого железа. Отец говорил, что в доме случился пожар, в котором погибли все его жильцы. Ханна переводит дух по другую сторону бурелома и выходит на свет, оставляя позади лесную тень и теряя последнюю возможность не увидеть то, что перед ней.

– Круто? – спрашивает Джудит. – Зуб даю, ты ничего круче в жизни не видела!

Кто-то сдвинул железные листы, и колодец выглядит черным пятном. Солнечные лучи туда не проникают. Ханна видит широкое, абсолютно ровное кольцо красных мухоморов и губчатых коричневых сморчков вокруг колодца. На железе пляшут солнечные зайчики, воздух переливается, словно вода, а музыка буквально оглушает.

– Я ее нашла, – шепчет Джудит, закручивая крышку обратно как можно туже. – Я ее нашла, и теперь она моя. А ты помалкивай, иначе никогда больше ничего тебе не покажу!

Ханна отводит взгляд от грибов и колодца, и видит, как с края полянки на нее смотрят тысячи любопытных глаз. Глаза цвета голубики, глаза-рубины, глаза – капли меда, золотые и серебряные монеты, глаза – лед и пламень, глаза – чернильные пятна. Все они с неописуемой жадностью разглядывают Ханну, не добрые, но и не злобные, невероятные, но одновременно реальные.

Под сенью высокого тополя сидит нечто размером с медведя. Оно поворачивает темную косматую голову и улыбается.

– А эта тоже симпатичная! – рычит существо.

Ханна бросается наутек.

– Наверняка в глубине души вы понимаете, что на самом деле видели в тот день? – спрашивает доктор Валлотон, постукивая ластиком на конце карандаша себе по зубам. В ее выражении лица, манерах и этом непрерывном постукивании – тук-тук-тук – карандаша по идеально ровным белоснежным резцам Ханне видится до неприличия неподдельный интерес. – Вы видели, как ваша сестра упала в колодец, либо догадались, что она упала. Весьма вероятно, что крики о помощи вы действительно слышали.

– Может, я сама ее туда и столкнула, – тихо произносит Ханна.

– Вы так думаете?

– Нет, – Ханна потирает виски, чтобы прогнать первый приступ надвигающейся головной боли. – Но порой мне хочется, чтобы это было так.

– Вы считаете, что это более правдоподобно, чем то, что произошло на самом деле.

– Разве не так? Разве не проще поверить, что она разозлила меня, а я в отместку спихнула ее в колодец? А потом сочинила безумные сказки, чтобы избавиться от чувства вины. Может, мой собственный разум рождает кошмары, чтобы заставить во всем признаться.

– В таком случае, откуда взялись камни?

– Может, я их сама себе подложила. Нацарапала на них слова и спрятала, чтобы потом «найти», зная, что так мне будет проще поверить в обман. Если у выдуманной истории есть материальное подтверждение, то в нее куда легче верить.

Наступает долгая пауза. Тишину нарушает лишь тиканье часов и постукивание карандаша о зубы психолога. Ханна с силой трет виски, чувствуя, как боль, полная и безраздельная, подкрадывается все ближе, выжидает за углом, грозя в любую секунду взорваться пурпурной вспышкой, отливающей черным и красным. Наконец доктор Валлотон откладывает карандаш и вздыхает.