Анджела Картер - Страсть новой Евы

А еще казалось, что она воздвигала вокруг себя зону неприкосновенности. На парковке краем глаза я заметил трех мужчин, которые топтали распростертое тело четвертого. Она тоже, должно быть, это увидела и издала серебристый смешок, прозвучавший словно колокольчик на окне моей квартирки. Зато увидев изнасилование, эта веселая бессердечная нимфа из трущоб застонала и на какое-то время засеменила быстрее. Все глубже она уводила меня в геометрический лабиринт сердца города, в осиротевший мир руин и заброшенных стройплощадок, в сердце мегалополиса, что перестало биться. Мимо с шумом проезжали желтые такси с бронированными стеклами, крысы собирались в стрекочущие батальоны вокруг прилавков с гамбургерами. Нависли жестокие, недобрые сумерки.

Девушка шла, окруженная таким же недобрым, как и город, магическим пятиугольником, и, похоже, никто, кроме меня, ее не замечал, словно магия ее распространялась и на меня, и мне тоже ничего не угрожало в стремительно опускавшейся ночи.

Она понимала, что я за ней иду, сверкая глазами, бросала взгляды через плечо и время от времени нежно улыбалась. И все же между нами существовало странное, заколдованное препятствие; когда я подходил так близко, что попадал в плен ее мускусного запаха, она подбирала полы шубки и чуть припускала вперед; вроде бы и не спеша, она двигалась намного быстрее меня, и догнать я ее так и не смог. Похоже, если бы не увесистые туфли, она бы взлетела; туфли служили якорем, позволяя стоять на земле. Они подчинялись законам тяготения, а вот она – нет.

На перекрестке она успела перейти на островок посредине; я же остался позади в затруднительной ситуации на краю тротуара, поскольку на светофоре загорелась надпись «СТОЙТЕ». Только в этот момент она в открытую признала мое присутствие: развернулась ко мне с преобразившим лицо смехом. Проезжающие грузовики и легковушки то и дело закрывали ее от меня, но я заметил, как она распахнула шубку, вновь демонстрируя неоновые фиалки сосков. Потом на светофоре загорелся призыв «ИДИТЕ». Однако пока я шел до островка, она сбежала, а мои ноги попали в уготовленный мне капкан, запутавшись в полоске темной материи в белый горох. Ее платье. У меня перехватило дыхание. Я поднял платье и промокнул вспотевший лоб.

Она рассеянно выглядывая между прутьями железной решетки, закрывающей витрину парфюмерного магазина, но когда я перешел дорогу, между нами было уже полквартала. Гулять по ночным улицам охотников не находилось, только криминальные типы маячили в дверных проемах. Защищенная чудовищной наивностью, она манила меня словно русалка, что живет удовлетворением собственных чувств, эдакая Лорелея в блестящей реке машин с миллионами сверкающих глаз.

Когда она, метрах в сорока пяти от меня, забрела в освещенную галерею кинотеатра – как раз шла новая экранизация «Эммы Бовари», главную роль в которой доверили лицу Тристессы, лицу, столь же вытянутому, как и сама актриса, – то умышленно запнулась и на секунду исчезла за выкрашенной в красный колонной, на которой был начерчен пугающий женский символ. Выйдя, она выронила что-то черное, дымчатое, и будто по волшебству преобразилась – теперь меня встречала открытая приветливая улыбка. Складывалось впечатление, что это всего лишь рекламный кадр прилавка с кока-колой, располагавшегося чуть поодаль, где яркая брюнетка безмятежно попивает ярко-розовый молочный коктейль, обнажая желтые с коричневыми прожилками зубы.

Добежав, я поднял то, что она обронила. И еще не подняв, уже знал, что́ это, но все не мог поверить, даже держа в руках ее трусики, и не просто трусики, а, как я обратил внимание, с прорезью. Я зарылся лицом в черный нейлоновый кусок ткани, чье кружево приятно кололо, как могли бы волосы на ее лобке колоть мои губы. Вокруг нас, будто вырезанные из черной бумаги и выставленные на фоне неба, высились черные фигуры небоскребов. Поставив на землю опустевший бокал с потеками искусственных сливок, она – мой блуждающий огонек – вновь сбежала, и я заковылял за ней настолько быстро, насколько позволяла моя (уже полномасштабная) эрекция.

Мы пришли туда, где крысы численностью превосходили людей в соотношении пять к одному. В удручающий район обвалившихся многоквартирных домов; его отключили от электричества, но здесь все равно жил народ. Проржавевшие пожарные машины, наматывая вокруг зданий круг за кругом, возили тех, кто не мог спать в такую жару и влажность, тех, кто выходил в нижнем белье на улицу в поисках призрачного глотка свежести, в поисках прохлады, что могла бы пробиться сквозь медную атмосферу завершающейся ночи. Люди сидели на железных ступеньках машин молча и неподвижно; окружающий воздух будто слили из сточной канавы, и требовались предельная сосредоточенность, упорство и вышколенная сила воли, чтобы почерпнуть из него хоть каплю жизненных сил.