Михаил Шабалин - И звуки, и краски

О, это был великолепный миг! Бурчала — так звали между собой ученики литератора, уставился на птицу, а растрепанная крякуша, склонив голову набок, разглядывала Бурчалу. Крякуше первой надоела игра в гляделки и, переступив когтистыми лапами по столу, она взмахнула крыльями и полетела. Урок был сорван. Домой Беско шел рядом с Ли-Лин. Ветка корины — он это видел — лежала в мешочке с книгами Ли. Беско хотелось сказать Ли, что он готов защищать ее, но мысли его путались и нужных слов не находилось. Да вроде и причин защищать Ли пока не было. Первой заговорила Ли-Лин.

— Это правда, что Сейя приболела?

Беско почувствовал, что вновь краснеет, но уже по другой причине. Знала бы Ли, от чего болеет старая Сейя!

Он попытался увести разговор в сторону, но это не удалось. Ли-Лин предложила помочь по дому. Беско захлестнуло чувство стыда, при мысли, что Ли увидит убогое их жилище, Сейю, лежащую пластом…

— Нет! Нет! — почти закричал он. — Не надо! В другой раз!.. Потом!..

Конечно, и Ли-Лин с матерью, жили небогато, но что ни говори, в доме, а не в землянке. И хоть без мужчины, однако не инвалиды, как тетка Сейя…

Идя домой, Беско раздумывал, а что, собственно, он делает в доме? Перебирая свои обязанности, к стыду своему убедился, что делает не так много, и что Сейя при всех своих грехах и немощах, однако же как-то содержит дом, чем-то кормит его — Беско. А он стесняется тетки. И того, что она «нюхает», и того, что грубиянка она, известная на весь район и вообще личность почти анекдотическая, поскольку рассказы о жизни тетки, о ее бурной молодости и буйной старости, он слышит от совсем незнакомых людей.

Дома было натоплено, в печи стоял чугунок с похлебкой из баркусов и концентратов, что выдавались ветеранам под видом мяса. Тетка спала, укрывшись старым пальто. Беско ел и с ужасом, будто только что прозрел, вспомнил, что он давно уже не приносил домой талонов ни на дрова, ни на продукты… А все потому, что учится кое-как… Подавившись запеченным баркусом, закончил обед и стал думать над тем, что он сможет сделать по дому немедленно, сам, сейчас же… как мужчина и хозяин.

Обнаружилось, что дел не просто много… Их была прорва! Без напоминаний наносил воды. С запасом. Чтобы Сейе, возникни у нее нужда стирать, не потребовалось бы самой носить воду. Потом он утеплил дверь в сенях, набив мешковину соломой, и прибрал в хлеву, потом, стараясь не встретиться взглядом с удивленной Сейей, пошел колоть дрова. По ходу дела починив ручку у ржавого колуна, мальчик вышел под навес, натаскал в кучу мерзлых чурбаков, установил один на изрубленный торец лесины и, размахнувшись, крепко, с оттяжкой ударил по чур-

баку. Но пока он размахивался, пока бил, чурбак установленный неровно, начал падать, и удар вышел скользящий, пустой, отбросивший чурбак далеко на середину двора.

— Топтун тя задери… — выругался Беско, едва удержав в руках отрикошетивший колун.

Он поглядел на беглый чурбак со злом, и тот заерзал по снегу.

— Иди сюда! — с угрозой проговорил он, после чего уже совершенно злобно, поельдфебельски повторил приказание:

— И-и-и с-су-а-а!

Виноватый чурбак, пошатываясь, встал и двинулся к Беско.

— Залезай!

Чурбак шатался как пьяный, ходил вокруг до около, но забраться на лесину не смог.

Беско перевел дух и вытер вспотевший лоб. «Да-а… это тебе не крякушу в форточку засунуть…» — сказал он себе. Сосредоточение на своих мысленных руках требовало затрат огромной энергии и удавалось не всегда. Нужно было разозлиться, или обрадоваться, или… испугаться, как это было тогда, в первый раз. Старый ужас захолодил живот при воспоминании о том, как он тогда падал с крыши сарая. Страшная, нелепая смерть была неминуема… Ни увернуться, ни отпрыгнуть… Тогда даже не успел понять, что произошло. Он оттолкнул секиру в сторону. Чем? Как? Некогда было разбираться: сильно расшиб себе лицо о ящик, содрал колени. Но ведь остался жив! А еще тогда появилось вот это самое чувство раздвоения. Еще одни руки — невидимые, еще один он сам. И этот второй — невидимый, был неуклюж. Да и сил у него, у второго, было не ахти.

— А ну, лезь! — рявкнул Беско на чурбан и стиснул невидимыми руками заледенелую тяжелую деревяшку. После этого отчаянного усилия дело пошло неожиданно легче. То ли сильнее стали его невидимые руки, то ли сам ловчее. Десяток следующих чурбаков послушно прыгали на поленницы прямо под колун.

Разгоряченный Беско скинул шапку и развязал шарф. Вдохнул глубоко морозный воздух и прислушался. Неладно было что-то в мире, что-то тревожило и давило душу. Он попытался прогнать гнетущее чувство, но ничего не получилось.