Альфред Бестер - Тигр! Тигр! [сборник litres]

– Интересно, что произойдет, когда Стюарт Бьюкенен вырастет? – размышлял он вслух. – Когда они все вырастут? Томми, Джордж, Энн-Мэри и ленивая Этель? Почему я не спасаюсь бегством? Что я вообще тут делаю?

На Мэпл-Парк-роу опускались сумерки. Старухи сложили складные стульчики и удалились с ними, словно арабские кочевники. Припаркованные машины остались. Стикбольные матчи закончились, но под разгоравшимися фонарями начинались новые игры… с бутылочными крышками, картами и покоцанными монетками. В небе сгущалась пурпурная городская дымка, и сквозь нее сияла яркая искорка Венеры, следуя за солнцем под горизонт.

– Он наверняка осознает свою мощь, – сердито бормотал Уорбек. – Он наверняка понимает, как опасен. Потому и убегает. Вина. Потому и уничтожает нас, одного за другим, а сам улыбается, находчивый пацан, злобный гений убийства…

Уорбек остановился посередине Мэпл-Парк-роу.

– Бьюкенен! – завизжал он. – Стюарт Бьюкенен!

Ребята, игравшие поблизости, бросили свое занятие и стали глазеть на него.

– Стюарт Бьюкенен! – срывался в истерике голос Уорбека. – Ты меня слышишь?

Его дикие вопли разносились по улице. Прекратилось еще несколько забав. Обычные и цепные салочки, игры в светофор и квадрат.

– Бьюкенен! – вопил Уорбек. – Стюарт Бьюкенен! Выходи! Выходи, где бы ты ни был!

Мир застыл в неподвижности.

В переулке между двести семнадцатым и двести девятнадцатым домами по Мэпл-Парк-роу Стюарт Бьюкенен, прятавшийся за нагромождением мусорных баков, услышал свое имя и пригнулся еще ниже к земле. Ему было десять лет, он носил свитер, джинсы и кроссовки. Он обратился в слух и был твердо настроен не даться ему в руки и на этот раз. Пока не появится возможность скрытно проскочить домой, придется прятаться. Уютно устроившись среди мусорных баков, он вдруг заметил мерцавшую низко в западном небе Венеру.

– Звездочка светлая, звездочка ранняя, – прошептал он, не ведая, что творит, – первая звездочка вечера дальнего. Звездочка яркая, первая зоренька, пусть все исполнится скоренько, скоренько. – Он умолк и поразмыслил. И загадал желание. – Господи, благослови маму с папой, и меня, и всех моих друзей, и сделай меня хорошим мальчиком, пожалуйста, сделай так, чтоб я всегда был счастливым, а все, кто ко мне лезет, пускай уберутся… далеко-далеко… и оставят меня в покое навсегда.

Посередине Мэпл-Парк-роу сделал шаг вперед и набрал в грудь воздуху для нового истерического вопля Марион Перкин Уорбек. А потом он очутился где-то в другом месте, на дороге, уходящей далеко-далеко. Дорога была прямая, белая, рассекавшая бескрайний мрак, тянулась все вперед да вперед, в вечность; унылая, одинокая, бесконечная дорога в дальнюю даль.

И по ней Уорбек тащился, как автомат, ошеломленный, безгласный, не в силах остановиться, не в силах задуматься в безвременной бесконечности. Он брел вперед, вперед и вперед, далеко-далеко, и не мог обернуться. Впереди мелькали другие фигуры, пойманные на вечном пути в один конец. Наверно, вон та точка – Ирод. А перед Иродом мошка – Джо Дэвенпорт. А перед Джо длинная, извилистая цепочка пятнышек. Однажды конвульсивным усилием ему удалось обернуться. Позади, в туманной дали, брела другая фигура, а за ней внезапно материализовалась еще одна… и еще одна… и еще…

Меж тем Стюарт Бьюкенен сидел на корточках за мусорными баками и тревожно ждал чего-то. Он не осознавал, что избавился от Уорбека. Не осознавал, что избавился от Ирода, Джо Дэвенпорта и десятков других.

Он не осознавал, что заставил своих родителей бежать с Вашингтон-Хейтс, что уничтожил бумаги и документы, стер воспоминания и людей, движимый простейшим желанием, чтобы его оставили в покое. Он не осознавал, что он гений.

Гений желания.

Я пощекотал ее ножом; порезы на ребрах не опасны, но весьма болезненны. Ножевая рана сперва побелела, затем покраснела.

– Слушай, дорогая. – (Я забыл ее имя.) – Вот что у меня для тебя есть. Взгляни-ка. – Я помахал ножом. Чувствуешь?

Я похлопал ее лезвием по лицу. Она забилась в угол тахты и начала дрожать. Этого я и ждал.

– Ну, тварь, отвечай мне.

– Пожалуйста, Дэвид, – пробормотала она.

Скучно. Неинтересно.

– Я ухожу. Ты вшивая шлюха. Дешевая проститутка.

– Пожалуйста, Дэвид, – повторила она низким голосом.

Никаких действий!.. Ладно, дам ей еще один шанс.

– Считая по два доллара за ночь, за мной двадцать.

Я выбрал из кармана деньги, отсчитал долларовые бумажки и протянул их. Она не шевельнулась. Она сидела на тахте, нагая, посиневшая, не глядя на меня. Н-да, скучно. И представьте себе – в любви, как зверь, даже кусалась. Царапалась, как кошка. А теперь…