Альфред Бестер - Тигр! Тигр! [сборник litres]

Он закрыл дверь спальни и исчез.

Он возник в палате «Т» Сент-Олбанского госпиталя армии Соединенных Штатов, у своей койки, одной из двадцати четырех идентичных, стоявших вдоль стен длинного каркасного барака. Не успел он и выдохнуть, как его скрутили три пары рук. Не успел он и задуматься о сопротивлении, как ему вкололи через шприц полтора кубических сантиметра тиоморфата натрия.

– Первый пошел, – возвестил кто-то.

– Не расслабляйся, – сказал еще кто-то. – Генерал Карпентер велел троих сцапать.

Когда Марк Юний Брут покинул ее ложе, Лейла Мэйчен хлопнула в ладоши. Явились рабыни подготовить госпожу к омовению. Она помылась, оделась, надушилась и позавтракала фигами из Смирны, розовыми апельсинами и графином «лакрима кристи». Потом выкурила сигарету и велела подать паланкин.

У ворот ее дома, как всегда, было не протолкнуться от обожателей из Двадцатого легиона. Два центуриона оттолкнули носильщиков от шестов паланкина и водрузили их на свои широкие плечи. Лейла Мэйчен усмехнулась. Юноша в сапфировом плаще рассек толпу и подбежал к ней. В его руке блеснул клинок. Лейла приготовилась встретить смерть с достоинством.

– Госпожа! – воскликнул он. – Госпожа Лейла!

Он разрезал кисть левой руки и запятнал кровью ее одеяние.

– Кровь моя – самое малое, что могу я принести тебе в дар! – возопил он.

Лейла нежно потрепала его по голове.

– Глупый мальчик, – проворковала она. – Ну зачем?

– Ради любви к вам, о госпожа!

– Сегодня вечером в девять я приму тебя, – прошептала Лейла. Он уставился на нее, и она, не выдержав, рассмеялась. – Обещаю. Как тебя зовут, красавчик?

– Бен Гур.

– Сегодня вечером в девять, Бен Гур.

Паланкин понесли дальше. Мимо Форума, жарко споря, проходили Юлий Цезарь и Марк Антоний, он же Энтони. Увидев паланкин, Юлий сделал резкий жест центурионам, и те замерли. Цезарь отдернул занавеси и уставился на Лейлу. Та окинула его безразличным взором. Лицо Цезаря дернулось.

– Почему? – хрипло спросил он. – Я умолял, преклонялся, подкупал, плакал, но прощенья мне нет. Почему, Лейла? Почему?

– Помнишь ли ты Боудикку? – прошептала Лейла.

– Боудикку? Королеву бриттов? Господи, Лейла, какое значение она имеет для нашей любви? Я не любил Боудикку. Я лишь разбил ее в бою.

– И убил ее, Цезарь.

– Она отравилась, Лейла.

– Она была моей матерью, Цезарь! – Лейла вдруг наставила на Цезаря перст. – Убийца. Ты будешь покаран. Берегись мартовских ид, Цезарь!

Цезарь в ужасе отшатнулся. Толпа обожателей Лейлы одобрительно загалдела. Осыпаемая розовыми и фиолетовыми лепестками, продолжила она свой путь через Форум к храму весталок. Покинув влюбленных носильщиков, она вошла в святилище.

Перед алтарем Лейла преклонила колени, вознесла молитву, уронила щепотку благовоний в алтарное пламя и разделась. Осмотрев свое прекрасное тело в серебряном зеркале, она внезапно почувствовала укол ностальгии. Облачилась в серую пижаму и серые брюки. Нагрудный карман пижамы пересекали буквы ГОСП. США.

Улыбнулась алтарю и исчезла.

Она появилась в палате «Т» армейского госпиталя Соединенных Штатов, где ей немедля вкатили через шприц полтора кубических сантиметра тиоморфата натрия.

– И вторая, – сказал кто-то.

– Еще кто-нибудь нужен.

Джордж Хэнмер выдержал драматическую паузу и окинул взглядом места оппозиции, спикера на мешке с шерстью, серебряную булаву на алой подушечке перед спикером. Весь парламент, словно загипнотизированный страстной речью Хэнмера, затаил дыхание, ожидая, что он скажет дальше.

– Мне больше нечего сказать, – проговорил Хэнмер наконец. Его душили эмоции. Лицо было мрачным и бледным. – Я буду сражаться за этот билль на приморских укреплениях. Я буду сражаться в городах малых и больших, в полях и деревнях. Я буду сражаться за этот билль не щадя живота своего и, если пожелает Господь, даже после смерти. Вызов это или мольба, предоставляю судить достопочтенным джентльменам в собрании, но в одном я уверен всецело и одно могу утверждать. Суэцкий канал должен принадлежать Англии.

Хэнмер сел. Палата взорвалась. Приветствуемый возгласами восторга и аплодисментами, он пошел по коридору вдоль стены парламента, но был остановлен Глэдстоном, Каннингом и Пилом, которые поочередно пожали ему руку. Лорд Палмерстон смерил Хэнмера холодным взглядом, но Пэма оттеснил подковылявший Дизраэли – само обожание, сама энергичность.

– Перекусим в Тэттерсол-клубе, – сказал Диззи. – Моя машина ждет.