Денис Калдаев - Семь миллионов сапфиров [litres]

– Но неужели по капельке крови действительно можно узнать, когда человек подавится персиковой косточкой? – недоумевал я.

– Нам остается лишь верить. Анализ и в самом деле определяет дату смерти. И в девяноста девяти случаях из ста – правильно. Плюс-минус, конечно.

– А существуют другие, не научные, теории?

– Разумеется, – ответил всезнающий Арктур. – Одни говорят, что день смерти определяют по некой инопланетной технологии или аппарату, попавшему на Землю. Кто-то уверен в мистической природе Анализа. Мол, нечто наподобие Дельфийского оракула или цыганки-прорицательницы. Большинство же называют его даром Божьим, что неудивительно. Кто-то не сомневается, что это изобретение самого Дьявола. А иные вообще считают, что Анализ есть святое знамение Второго пришествия Иисуса Христа. Руководствуются при этом библейскими текстами. Мнений масса. Приверженцы одной из сект даже верят в некоего бога Анализа «Чарха», который забирает души точно в срок…

– Но как же обмануть Анализ? – спросил я.

– Боюсь, что вопрос поставлен неверно, – вздохнул Арктур. – Зритель никогда не сможет обмануть фокусника.

Мы разговаривали почти до утра, и мое стереотипное мнение о людях из высших классов кардинально изменилось. Арктур был добр, но закрыт от людей. Он жил в выдуманном им мире, но трезвее иных оценивал сумасшедшую реальность. По вечерам он грустил, писал коротенькие детские сказки и, вздыхая о несбыточных мечтах, пил свой любимый напиток.

Я не знал, как отблагодарить его за сердечность. Он называл меня дорогим гостем, мы сыграли две партии в шахматы, снова выпили по чашке кофе, а после он провел меня в свою громадную библиотеку, украшенную копиями старинных картин. Наслаждаясь филигранной техникой мастеров, я переходил от одной работы импрессионистов к другой, от «Кувшинок» Моне до эскизов Сезанна, пока не наткнулся на фотографию в простенькой рамочке.

Я не поверил своим глазам и, до потемнения надавливая на сомкнутые веки, стал потирать их. Это была она . Высокий лоб, два легких штриха бровей, те самые живые, миндалевидные глаза и нос с горбинкой. Внутри меня что-то запело, громко и радостно. Фото было сделано не так давно, максимум пару лет назад, но в отличие от многочисленных картин и книг на нем не лежало ни пылинки. Я был взволнован, в лицо ударила краска, и Арктур заметил это.

– Что-то случилось? – спросил он и испытующе посмотрел на меня.

– Это ваша дочь? – Мой голос дрожал.

Он кивнул, вынул из кармана халата свежий платок и бережно протер фотографию. В груди закипал жар, мне остро захотелось увидеть эту девушку вживую; но все это казалось очень странным: я так отчаянно искал и… вдруг очутился в ее отцовском доме – как тут не поверить в судьбу?! «А потом можно будет смело умереть. Может, для того я и живу, чтобы полюбить и в одночасье погибнуть?» – подумал я тогда.

Словно неодолимая сила тянула меня к этой девушке, и я принимал неотвратимость смерти, лишь бы краешком глаза посмотреть на это чудо. Этого мне ужасно недоставало. Но влюбился ли я тогда по-настоящему? Или то была всего-навсего химерическая мечта, а я лишь отчаянно цеплялся за любое проявление жизни?

Я спросил, где же она. Арктур поднял на меня свой прозрачный взгляд и сказал, что Иона (так ее звали) очень редко к нему заезжает, а сейчас она скорее всего в Фарфалле.

– Моя дочь – агнец, – прошептал он, поднял подол халата и промокнул глаза. На его лице было такое выражение, какое бывает у человека, увидевшего мертвого младенца.

Весь следующий вечер я собирал вещи. На закате, под теплым июньским дождем, я уже спешил на «Аэроэкспресс», у которого была остановка в районе Фарфаллы. Одна ночь в душном вагоне – и я буду на месте, за триста километров от Самшира.

– Смотри – это же хромой агнец! – зазвенел чей-то голосок, и мне в спину прилетел камешек. Я оглянулся и увидел двух мальчиков лет десяти. Они осмелились кинуть в мою сторону кусочек щебня. Я грозно сдвинул брови, в ответ мальчишки состроили рожи и убежали. Неужели у меня действительно написано на лбу, что я класса «А»?

Аэроэкспресс, вытянутый, как пуля снайпера, и столь же быстрый, решительно рассекал ночь. И опять мне почудилось, будто в купе пахнет горьким миндалем. За иллюминаторами тихо свистело, плыли размазанные огни городов и деревень, коммун и поселений, сменяясь вязкой темнотой. Я упорно вспоминал наш разговор с Арктуром. Но скоро мое сознание переключилось на тему, которая волновала меня гораздо больше.