Александр Етоев - Я буду всегда с тобой

– Не имеете права. Поднимать руку на политического работника – преступление. Где ваша генеральская честь… – Голос замполита дал трещину, когда он упомянул про честь, потом помягчал, стал жиже. – Я покрышки привёз футбольные, как вы просили, – вспомнил он про покрышки. – Хорошие такие, справные, жёлтенькие… Пятый размер, меньше не было.

Дымобыков разъял кулак и ладонью пригладил голову.

– У тебя зеркало дома есть? – неожиданно спросил он Телячелова.

– Есть, как же без зеркала. Ни побриться, ни голову причесать…

– А я вот гляжу на тебя и думаю: то ли мой замполит Телячелов не держит у себя дома зеркало, то ли не смотрит в него, то ли не отражается в нём. Посмотри на себя, полковник. – Дымобыков развернул его кивком головы к зеркалу, встроенному в служебный шкаф. – Посмотри, какой ты есть чирей на мою задницу, какой ты есть мутный синяк под глазом Господним, ядрёна каша. Какой ты есть пакостный человек-червяк… А ещё полковник славных советских органов внутренних дел называешься! Мы с Окой Городовиковым в Крыму под Чонгаром таких, как ты, гнилых человеков в землю закапывали по яйца, чтобы те наружу торчали, крепко посыпали их солью и давали лизать коням. Воспитывали. Помогало. Может, и тебя так?

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, не надо, – испугался Телячелов за свои яйца. – Я больше не буду.

– То-то, – сказал комдив. – Так что ты там про покрышки? Жёлтенькие, говоришь, справные? Где достал?

– Есть места, – замялся Телячелов и добавил туманно: – Кооперация.

– Хорошо, иди занимайся политическими делами, а в мои не суйся, усвоил? – Дымобыков кивнул на дверь. Потом – Телячелов был уже у двери – хлопнул себя по лбу, сказал: – Да, полковник, не хотел говорить, но надо, раз уж такая пьянка. На твою благоверную, то есть на Зою Львовну, сигналы поступают от офицерских жён. Якобы на некоторых ихних мужей она глаз положила. Смотри, полковник, как бы чего не вышло. Женщины – народ нервный, не посмотрят, кто ты, замполит или зэк последний, волосья-то твоей повыдёргивают кое из каких мест. И на тебя опять же падает тень: что это за политический руководитель такой, если он даже своей супругой руководить не может? Что ответишь, полковник, на всё это баобабство?

– Поклёп, – нахохлился замполит. – Откуда такие сведения?

– Откуда ни откуда, но сведения. Боец старшина Ведерников даже болезнь схватил через твою благоверную Зою Львовну. Мне главврач, товарищ Титов, докладывал, а ему рассказал сам старшина в больнице, что, мол, будучи в омеряченном состоянии… он… она… в общем, плохо. Следи за женой, полковник. У меня всё, иди.

Складское хозяйство Хохотуева поражало, как пещера Али-Бабы. Чего только не было здесь. Полки, стеллажи, ящики, запертые на замки и открытые, лесенки, ведущие в небеса, перекрещенные толстыми балками, где под плоской тесовой крышей тоже что-то тёрлось, гнездилось, выпирало рёбрами и углами, норовило пнуть и обидеть. Жёлтые лендлизовские ботинки связками свисали с крючков, прибитых к балкам и деревянным стенам, – будто в Африке по джунглям идёшь, задевая башкой бананы. Какие-то жестокие механизмы – пыточные ли, швейные ли, неясно – глядели из прохудившейся упаковки, запоминали. Был здесь даже скелет из какого-нибудь учебного кабинета, своим ли ходом сюда пришедший или сосланный в Сибирь по этапу, а возможно, здесь же и изготовленный местными специалистами по скелетам, – было ведомо ему одному.

Владыка склада, бесконвойный Пинай Назарович, принял заключённого Младостина у сопровождавшего его лейтенанта, угостил Петренко пачкой презервативов «Юнгс раббер» и повёл центрфорварда по своим владениям. Шли долго, петлями. Младостин на складе был первый раз и удивлялся всему увиденному. Гуттаперчевым ваннам американским: для белых – белым, для чёрных – чёрным, для всех прочих – цвета хаки-шанжан, болотного. Они лежали на полке сложенные, и лишь одна, видимо для наглядности, демонстрировала образ жизни американцев: хоть чума, хоть война, хоть что – а ванну принять обязан.

– Я пробовал, в ней размаху нету, – увидев удивление Младостина, небрежно сказал Пинай. – По сравнению с нашей баней – говно. У них, у этих американцев, ещё в ухе не кругло супротив нас.

Он провёл старшего Младостина тайными дорожками в место, отгороженное от складских лабиринтов крепкой фанерной перегородкой.

– Осторожно, – сказал Пинай, когда Младостин зацепился ступнёй за ногу деревянной кобылы, раскорячившей нагло свои копыта едва не во весь проход. – Прибыли в спортивную секцию. – Хохотуев включил подсветку. – Коля, ты не тушуйся, набирай чего надо на всех своих, ну а чего не надо – не набирай.