Карен Уокер - Век чудес

Далеко в конце улицы я заметила свою подругу детства Гэбби, которая в одиночестве устроилась на крыше. Мы стали редко видеться с тех пор, как родители перевели ее в частную школу в соседнем городке. Как и обычно, она была одета во все черное. Ее крашеные волосы темнели на фоне неба.

– И зачем она так покрасилась? – удивилась мама.

– Понятия не имею, – ответила я. Гэбби сидела довольно далеко, но я все-таки разглядела в каждом ее ухе по три сережки. – Наверное, просто захотелось.

Рядом гудел радиоприемник. Медленно тянулись минуты. По радио обсуждали «проблему урожая». Я так и не поняла, родился ли этот термин в тот день или уже имел свою давнюю забытую историю и упоминался в соответствующих разделах учебников. Новый вопрос, требующий нового ответа, звучал так: долго ли просуществуют сельскохозяйственные культуры без света?

Мама один за другим проверила фонарики, направляя их луч себе на ладонь. Она заменила старые батарейки на новые, словно перезарядила ружья.

– Не понимаю, почему твой отец до сих пор не позвонил.

Мама вынесла на крыльцо беспроводной телефон, но он безмолвствовал. Потом сделала несколько маленьких бесшумных глотков из стакана. Помню, как в нем позвякивал лед, а вода капала с краев, оставляя на цементном полу странные узоры.

Конечно, панике поддались не все. Моя учительница музыки Сильвия, жившая через дорогу, продолжала работать в саду как ни в чем не бывало. Сперва она ползала по земле на четвереньках, и в руках у нее сверкали садовые ножницы. Затем она отправилась на прогулку по кварталу. Сабо постукивали по тротуару, рыжие пряди выбились из наскоро заплетенной косы.

– Привет, Джулия, – сказала она, дойдя до нашего двора, и улыбнулась маме, но так и не назвала ее по имени. Они были ровесницами, но Сильвия почему-то выглядела моложе.

– Кажется, ты не особенно переживаешь, – заметила мама.

– Que sera sera, – вздохнула Сильвия. – Я всегда так говорю. Будь что будет.

Я любила Сильвию, хотя знала, что маме она не нравится. Она казалась мне красивой и прикольной, и от нее вкусно пахло. Ее тонкие, длинные, словно ветви эвкалипта, руки и ноги постоянно были украшены массивными браслетами с бирюзой. Но перед уроком игры на фортепиано она всегда снимала их, чтобы лучше чувствовать единение с клавишами. Она даже разувалась перед тем, как сесть за инструмент.

– Хотя, возможно, у меня просто помутнение рассудка, – добавила Сильвия. – Я сейчас в середине очищения.

– Какого очищения? – заинтересовалась я.

– Поста, – ответила она и наклонилась ко мне, чтобы объяснить. Я заметила, как мама отодвигает фонарики подальше за спину. Кажется, ей стало стыдно за свой страх. – Никакой еды и алкоголя, только вода. В течение трех дней. Уверена, что твоя мама тоже так делает.

Мама покачала головой:

– Нет, я таким не занимаюсь.

Теперь уже мне стало неловко за покрытый испариной стакан, который стоял у мамы за спиной. На минуту воцарилось молчание.

– Как бы то ни было, все происходящее – не повод прекращать занятия, Джулия. Увидимся в среду, – добавила Сильвия перед уходом.

Несколько следующих дней Сильвия, надев панаму, так же невозмутимо подрезала розы и пропалывала сорняки.

– Знаешь, такая худоба вредна для здоровья, – заметила мама, когда Сильвия вернулась в свои садовые владения. Мамин гардероб был переполнен платьями на размер меньше, чем нужно. Упакованные в пластик, они ждали дня, когда мама сбросит несколько килограммов, расстраивающих ее уже много лет. – У нее все кости можно пересчитать.

Что ж, это была правда.

– Смотри, фонари зажглись! – воскликнула я.

Фонари включались автоматически с наступлением темноты. Но в тот день солнце еще сияло.

Я представила людей, живущих на другой стороне планеты, в Индии и в Китае. Они толпились во мраке и тоже ждали – только, в отличие от нас, не заката, а рассвета.

– Мог бы хоть сообщить, что добрался до работы, – проворчала мама.

Она снова набрала номер, подождала несколько гудков и положила трубку.

Однажды я ездила к папе на работу. При мне ничего особенного там не произошло. Беременные лежали в кроватях, смотрели телевизор и все время что-то жевали. Отец задавал им вопросы и проверял графики. Будущие папаши кружили поблизости.

– Я же просила его позвонить, – не успокаивалась мама.

Ее тревога передавалась мне, хотя я и старалась не поддаваться.

– Наверное, он просто очень занят.

В конце улицы я заметила Тома и Карлотту – пожилую пару, которые сидели возле своего дома. Он – в застиранной майке и джинсах, она – в ботинках «Биркенсток» и с длинной седой косой через плечо. В этот час они всегда отдыхали в шезлонгах на дорожке, с сигаретами и коктейлем «Маргарита» в руках. Через открытую дверь гаража виднелись кольца игрушечной железной дороги Тома. За последние годы почти все обитатели нашей улицы уже переставили или хотя бы отремонтировали свои дома – образно говоря, отполировали пожелтевшие зубы. И только жилище Тома и Карлотты пребывало в первозданном виде. Даже полы там устилал все тот же старый бордовый ковролин. Я это знала точно, потому что заходила к ним, продавая скаутское печенье.