Владимир Токавчук - Режим бога [litres]

Красный орнамент разрастался под силой гравитации все ниже и ниже, напоминая ветки растения, проросшего из крохотного красного зернышка. Кровь заполняя мельчайшие складки кожи, должна была вот-вот остановиться, но маленькая рана будто мастер бодиарта, не желающий прекращать свою работу, продолжала рисовать на лице недолговечный узор. Ее шедевр умер мгновенно от легкого прикосновения полотенцем, но алое семя поврежденной плоти вновь испускало свои красные ростки.

В ванной комнате появилась жена Крестова, и, увидев порез от бритвенного станка, ни столь от испуга, сколько от сострадания к родному человеку, воскликнула:

– Рома, у тебя кровь!

Кровь залила весь пол. Ее было так много, что она хлюпала под ногами. В узком казенном коридоре с зелеными панелями при тусклом свете люминесцентных ламп, она, казалось, уже просачивается под многочисленные двери. Надо было кого-то найти. Пальцы по очереди сжимали дверные ручки, пытаясь открыть двери, но все были заперты. Чувство безысходности нарастало. Наконец-то одна из дверей поддалась, но внутри совершенно темно и непонятно, что скрывает в себе комната. Через несколько секунд глаза привыкают к отсутствию света, и на фоне зарешеченного окна проступает женский силуэт. За окном ночь, и невозможно точно разглядеть, кому он принадлежит…

Сон оборвался резко. Андрей Фролов открыл глаза и увидел свою комнату, где ничего не предвещало беды, утренняя блеклость пробивалась из-под оконных штор; рядом, уткнувшись в подушку, мирно лежала сонная жена. Это принесло чувство облегчения. Первое и самое сильное. Послевкусие же еще длилось какое-то время, заставляя фиксировать взгляд в стены, в потолок, на светлые женские волосы. Наконец Фролов вздохнул, встал с кровати и отправился на кухню.

Тусклый свет, падающий из окна, говорил о пасмурном небе. Андрей выглянул на улицу. Мокрый асфальт сообщал о недавно прошедшем дожде. Кто-то, скрываясь под черной синтетикой зонта, спешил по ранним воскресным делам. Сентябрь, дошедший до своей середины, только сейчас стал напоминать о наступающей осени, разбрасывая редкие желтые листья по черной поверхности двора. Синоптики обещали первые заморозки уже на следующей неделе, холод, словно смертельная болезнь, все сильнее поражал обреченное лето. Фролов понял, что хочет кофе.

Он считал себя добропорядочной общественной единицей. Покрайней мере, так выглядело. Хирург, женат на симпатичной успешной женщине, вредных привычек нет, если не считать случаи употребления спиртного по конкретному поводу в компаниях, что, напротив, всегда идет за плюс. Но внешняя социальная оболочка признанного успешного человека не совсем соответствовала внутреннему состоянию Андрея.

Его постоянно мучили вопросы о смысле жизни. Периодически успокаивал себя соображениями о важности своей профессии, что спасает людские судьбы, что в быту у него налажено, все живы и здоровы. Но каждый раз через какое-то время Фролов приходил к выводу, что просто обманывает самого себя, и все перечисленное не придает его существованию того самого смысла, ради которого стоит просыпаться каждое утро. Чтобы начинать «воротить горы», получая в награду удовлетворение и ощущение полноты жизни. На самом деле, она напоминала пейзаж за окном поезда. Что-то менялось, но что именно – сказать было трудно. Картина глобально была однообразной, а оттого унылой. Непонятные для Фролова приступы озлобленности, периодически возникающее желание кардинально что-то поменять, только ухудшали ситуацию. Возникало ощущение, что за успешной оболочкой, кроется истинный ад, но его создатели настолько хитры, что сделали все, чтобы в реальности иллюзии никто не усомнился.

Но Фролов сомневался. Казалось, ответ крылся на самом видном месте. Как вещь, лежащая перед тобой, но не замеченная, поскольку ты заглядываешь в тумбочки и копошишься в углах. Все заканчивалось, когда продолжать поиски ответов – уже не было сил, но каждое окончание сопровождалось мыслью, что в следующий раз ответы обязательно надо найти…

Кофе-машина страдальчески загудела, как будто приготовление кофе было не ее прямым назначением, а возложенным тяжким обязательством. Нехотя цежа в кружку черную струйку ароматного напитка, она все-таки разбудила своим жужжанием жену Фролова – Веру.