Дэвид Митчелл - Костяные часы

Дома проносятся мимо, точно задник в дешевом мультфильме.

– А чем твои родители зарабатывают на жизнь, Трейси?

– У них свой паб, «Голова короля». Совсем рядом с Кэмденом.

– Владельцы пабов практически обескровлены крупными пивоваренными заводами, – заявляет Иэн. – Все как обычно: рабочий создает прибавочную стоимость, а хозяева ее присваивают. Так, а это что еще за дела?

На полпути к вершине холма создается пробка, все движение замирает.

– Невидимая война, – говорит Хайди, и до меня не сразу доходит, что она не имеет в виду движение на дороге, – во все исторические периоды носит классовый характер. Хозяева против рабов, аристократы против простонародья, жирующие дельцы против рабочих, имущие слои населения против неимущих. Рабочий класс подавляют силой и ложью.

– Какой ложью? – спрашиваю я.

– Например, бери кредит и на деньги, которых у тебя нет, покупай вещи, которые тебе не нужны, и будет тебе счастье, – говорит Иэн. – Так же лживо и утверждение, что мы живем в демократическом государстве. Но самая подлая ложь – это то, что классовой борьбы не существует. Именно поэтому истеблишмент железной хваткой вцепился в школьную программу, особенно в преподавание истории. Ведь как только рабочие поумнеют, начнется революция и правителям придется убираться с насиженного места. Но, как верно заметил Гил Скотт-Херон, революцию по телевизору не покажут.

Какой еще скот с хером? Я не очень-то понимаю, о чем он, и не могу себе представить, что наш учитель истории мистер Симмс – тоже винтик в глобальном заговоре, направленном на подавление рабочих. Интересно, а мой отец тоже «жирующий делец», потому что использует «наемную силу» в лице Гленды?

– Но ведь революции часто приводят к тому, что все становится хуже, – говорю я.

– Справедливое замечание, – кивает Хайди. – Ты права: революции и впрямь часто привлекают всяких Наполеонов, Мао и Пол Потов. Поэтому-то и необходима твердая рука партии. Когда разразится британская революция, мы обеспечим государству заранее подготовленную, упорядоченную структуру и защитим его от происков фашистов и всевозможных бандитов.

Пробка потихоньку рассасывается, и автомобиль Иэна со скрежетом трогается с места.

– Значит, у нас скоро разразится революция? – спрашиваю я.

– Нынешняя забастовка шахтеров могла бы стать спичкой, брошенной в бензобак, – говорит Иэн. – Когда рабочие увидят, как уничтожают профсоюзы – сперва с помощью новых законов, а затем и пулями, – они поймут, что революция на классовой основе – это отнюдь не воплощение мечты о манне небесной, а вопрос элементарного выживания.

– Карл Маркс убедительно показал, – добавляет Хайди, – как именно капитализм пожирает сам себя. Когда капиталистический строй не сможет прокормить миллионы отверженных, то ни ложь, ни насилие его не спасет. Конечно, американцы постараются нас придушить – им же захочется сохранить свой пятьдесят первый штат! – а Москва попытается перехватить вожжи, но если к революционерам присоединится армия, как в семнадцатом году в России, то нас никто не остановит. – В голосах Хайди и Иэна звучит убежденность «свидетелей Иеговы». Хайди высовывается в окно, проверяет, что творится впереди, а потом говорит: – Полиция.

Иэн бормочет что-то насчет Тэтчеровых свиней и сторожевых псов, и мы выезжаем на кольцевую развязку, где лежит на боку грузовик. Асфальт усыпан осколками разбитого ветрового стекла, женщина-полицейский направляет машины на единственную свободную полосу из трех. Она держится спокойно и уверенно, не похожа ни на свинью, ни на сторожевую собаку и явно не высматривает сбежавших из дома подростков.

– Даже если в этом году политика Тэтчер и не станет причиной революционного восстания, все равно революция неизбежна. – Хайди поворачивается ко мне, ветерок треплет длинные пряди малиновых волос. – Мы станем ее свидетелями. Не нужен синоптик, чтобы понять, куда ветер дует. К тому времени, как мы станем стариками, обществом будут управлять по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Конечно, богатеи, либералы и фашисты будут недовольны и начнут верещать, но, как говорится, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Кстати, о яйцах… – Она выразительно смотрит на Иэна, тот утвердительно кивает. – Слушай, Трейси, а давай заедем к нам домой? Иэн отлично готовит настоящий английский завтрак.

Бунгало Хайди стоит среди полей и совсем не похоже на кентскую штаб-квартиру социалистической революции: тюлевые занавески на окнах, вышитые подушечки на диване, повсюду фарфоровые статуэтки и Цветочные феечки, а пол в ванной комнате покрыт ковролином. По словам Хайди, здесь раньше жила ее покойная бабушка, а мать с отчимом перебрались куда-то во Францию, вот они с Иэном и приезжают сюда почти каждый уик-энд, чтобы проверить, не забрались ли в дом сквоттеры, а заодно и распространить газету. Ванная комната запирается на защелку изнутри; Хайди с улыбкой говорит что-то насчет мотеля и какого-то Нормана Бейтса, а я делаю вид, что оценила шутку. Я никогда еще не принимала душ – в «Капитане Марло» есть только ванна, – и мне не сразу удается нормально отрегулировать воду: сперва я чуть не замерзаю, а потом чуть не обвариваюсь кипятком. Зато у Хайди целый шкафчик шампуней, средств по уходу за волосами и разного мыла, и на всем наклейки исключительно на иностранных языках, поэтому я пробую все понемножку и в итоге благоухаю, как первый этаж универмага. Выхожу из душа и вижу на запотевшем зеркале призрак слов: «А кто у нас такой хорошенький?» Неужели Хайди написала это для Иэна? Эх, зря я не назвалась настоящим именем! Хорошо бы по-настоящему подружиться с Хайди. Втираю в загоревшую кожу увлажняющий крем фирмы «Виндзорский лес», а сама думаю, что Хайди запросто могла бы родиться в каком-нибудь зачуханном грейвзендском пабе, а я, вся такая умная и уверенная в себе, изучала бы политику в Лондоне, пользовалась бы французскими шампунями, и у меня был бы такой вот добрый, смешной, заботливый и верный бойфренд, который к тому же готовит великолепные английские завтраки. Все-таки рождение – настоящая лотерея!