Гордон Хотон - Подмастерье. Порученец

— Нашли? — Смерть стоял на стремянке с бледно-голубой прозрачной папкой для бумаг.

— Почти.

Я быстро перебрал другие листки и наконец добыл искомый. Извлек его и прочитал несколько заголовков в случайном порядке: «Падение в колодец», «Падение в бездонную пропасть», «Падение в котел с кипящим маслом», «Падение споткнувшись (любое)», «Падение со скалы (разное)».

— Вам какая позиция нужна?

— Найдите «Падение с большой высоты».

Я пробежал пальцем вдоль страницы.

ПАДЕНИЕ

с большой высоты

см. также 1: Ввержение, Ныряние, Опрокидывание, Прыжок (в, с), Соскальзывание, Уронение

см. также 2: Аэропланы, Башни, Здания, Парашюты (Несрабатывание), Скалы и т. д.

см. также 3: Несчастный случай, Самоубийство, Убийство.

— Оно?

Смерть взял у меня листок и кивнул.

— Так я и думал. Совершенно без толку. — Отбросил его в сторону. — Придется импровизировать.

Он показал мне толстую папку. В ней содержалось около ста страниц биографических данных о женщине, которую он поименовал нашим «клиентом». Я кратко пролистал документы: возраст, любимые блюда, смены цвета волос, половые партнеры, медицинские сведения, разнообразные предпочтения и отторжения.

— Это Дело жизни, — объяснил Смерть. — Читайте по дороге, сколько успеете. — Он мило улыбнулся и похлопал меня по спине. — Обыденное начало недели. Довольно шаблонное прекращение. Но мы с вами можем сделать его поинтереснее.

Я понятия не имел, о чем он говорит.

Одна из машин, припаркованных у конторы, — ржавый бежевый «мини-метро» — принадлежала Смерти. Мы сели в нее, и Смерть помчал, визжа покрышками, подпаливая резину. Пока мы гнали вверх по склону к развилке, он пояснил, что большинство Агентов теперь пользуется недорогими транспортными средствами, что он, как и все вокруг, вынужден идти в ногу со временем, а конь как средство перемещения уже не годится.

Я беспрестанно отвлекался и полностью сосредоточиться на его словах не мог. Да и разочаровался: «четыре шофера Апокалипсиса» должной внушительностью не обладали.

Знали бы те, кто на кладбище.

Мы ехали к центру города, улицы делались все знакомее. И как раз здесь по-настоящему начинается моя история — история моей смерти.

Миновали обширную площадь, где первые пятнадцать лет моей жизни находилась старая автобусная станция. Ее преобразовали в 1980-е: автобусная станция осталась, но ее со всех сторон окружили новые конторы, рестораны и квартиры. Так или иначе, мы въехали на нее, я оторвал взгляд от папки и углядел на дальнем краю площади новые жилые здания.

И вспомнил.

Скольжение.

Стремительное скольжение к краю серой шиферной крыши, крутой, гладкий склон ускорял соскальзывание, ветер и дождь лупили по лицу; я бился руками и ногами по мокрому шиферу, пытаясь уцепиться, надеясь замедлить падение; испустил долгий громкий вопль ужаса.

Смерть остановил машину на двойной желтой разметке перед библиотекой — унылой глыбой грязного бетона с краю главного торгового центра. Мой спутник мастерски нанес немного румян на бледные щеки, пригладил волосы костлявыми пальцами и повернулся ко мне.

— Когда выйдем, — сказал он, — смотрите строго перед собой, старайтесь не шаркать, рот держите закрытым. Не стоит показывать публике такие зубы.

Мы выбрались из машины и пошли по мощеному уклону к удаленному перекрестку. Стоял теплый синий день, и городской центр кишел телами. Вопреки совету Смерти я инстинктивно склонил голову, опасаясь, что кто-нибудь заметит ходячего мертвеца среди людей, завопит от ужаса и соберет толпу линчевателей. Но все равно, вопреки моим попыткам защититься от этого фантастического человеческого карнавала, подробности окружающего наваливались на меня — подробности столь яркие и столь отдельные друг от друга, что казалось, будто они имели цвет, а все прочее оставалось черно-белым.

Я видел ботинки, похожие на диковинные фрукты, в которых червями копошились и извивались толстые шнурки. Видел одежду цветов и форм, что ошарашивали меня до тошноты, все текло по серому тротуару, подобно выбросу радиоактивных отходов. Я видел лица с зубами, как сияющие кинжалы, с глазами, как крупные черные камни, с носами и ушами, как плюхи замазки, с волосами, как сыпь, или кроличий мех, или враново крыло. Я был оголен перед всем: перед яркостью и разнообразием цветов и поверхностей кожи, перед постоянной сокрушительной стеной звука, перед наэлектризованным прикосновением живых дышащих тел, перед едким запахом людей, животных, еды, автомобилей. А когда кто-нибудь смотрел — сколь угодно мельком — на мое лицо, одежду или тело, я сжимался в пылинку и тосковал по уюту гроба.